[неофициальный перевод]
ЕВРОПЕЙСКИЙ СУД ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА
СУДЕБНОЕ РЕШЕНИЕ
ГОЛДЕР (GOLDER) ПРОТИВ СОЕДИНЕННОГО КОРОЛЕВСТВА
(Страсбург, 21 февраля 1975 года)
(Извлечение)
КРАТКОЕ НЕОФИЦИАЛЬНОЕ ИЗЛОЖЕНИЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ ДЕЛА
A. Основные факты
Г-н Сидней Элмер Голдер, гражданин Великобритании, родился в
1923 г. Когда он отбывал тюремное заключение в тюрьме Паркхерст на
острове Уайт, там 24 октября 1969 г. произошли беспорядки. На
следующий день раненный при усмирении волнений офицер тюремной
службы дал показания, в которых опознал одного из напавших на
него: "Это был заключенный, которого я знаю в лицо, думаю, его
зовут Голдер".
Вместе с другими подозреваемыми г-н Голдер был временно
помещен в отдельную часть тюремного здания. Он был допрошен
офицерами полиции, которые 30 октября 1969 г. предупредили его,
что собранные факты будут доложены для решения вопроса о
возбуждении против него судебного преследования за нападение.
Однако 5 ноября 1969 г. офицер тюремной службы внес уточнения в
свои первоначальные показания, заявив, что он не уверен, что на
него напал именно г-н Голдер. Два дня спустя другой офицер
тюремной администрации направил рапорт о том, что г-н Голдер во
время беспорядков находился некоторое время рядом с ним, не
принимая в них участия. В этот же день г-н Голдер был возвращен в
обычную камеру. Против него не было выдвинуто никаких обвинений.
20 марта 1970 г., боясь, что первоначальные показания могут
отрицательно сказаться на его судьбе, г-н Голдер обратился в
Министерство внутренних дел, как того требовали Тюремные правила
1964 г., с просьбой разрешить ему получить консультацию адвоката о
возможности предъявить соответствующему сотруднику тюрьмы
гражданский иск о диффамации. Его ходатайство было отклонено
6 апреля 1970 г.
Г-н Голдер был условно досрочно освобожден 12 июля 1972 г.
B. Разбирательство в Комиссии по правам человека
Г-н Голдер обратился в Европейскую комиссию по правам человека
в апреле 1970 г. с жалобой, в которой утверждал, что отказ
разрешить ему проконсультироваться у адвоката является нарушением
статьи 6 п. 1, гарантирующей право доступа к правосудию для
определения гражданских прав и обязанностей. Он, кроме того,
настаивал, что имело место нарушение статьи 8, выразившееся в том,
что ему было отказано в переписке, которая является неотъемлемой
частью контактов с адвокатом.
В своем докладе Комиссия установила факты и выразила следующее
мнение:
- статья 6 п. 1 гарантирует право доступа к правосудию
(единогласно);
- статья 6 п. 1, взятая отдельно или в сочетании с другими
статьями Конвенции, не содержит ограничений на право осужденного к
лишению свободы предъявлять иски и иметь с этой целью возможности
консультироваться с адвокатом, а потому ограничения, введенные
практикой английских властей, несовместимы с требованиями статьи 6
п. 1 (единогласно);
- статья 8 п. 1 подлежит применению к обстоятельствам
настоящего дела (семью голосами против двух);
- "обстоятельства, составляющие нарушение статьи 6 п. 1,
представляют собой также нарушение статьи 8" (восемью голосами
против одного).
Кроме того, Комиссия выразила мнение, что на право доступа к
правосудию, гарантированное статьей 6 п. 1, не распространяется
требование "разумного срока", на чем первоначально настаивало
Правительство.
Дело было передано в Суд Правительством Соединенного
Королевства 27 сентября 1973 г.
ИЗВЛЕЧЕНИЕ ИЗ СУДЕБНОГО РЕШЕНИЯ
ВОПРОСЫ ПРАВА
I. О предполагаемом нарушении статьи 6 п. 1
23. Пункты 73, 99 и 110 доклада Комиссии указывают, что
Комиссия единогласно полагает, что имело место нарушение статьи 6
п. 1 Конвенции. Правительство не согласно с этим мнением.
24. Статья 6 п. 1 предусматривает:
"Каждый человек имеет право при определении его гражданских
прав и обязанностей или при рассмотрении любого уголовного
обвинения, предъявляемого ему, на справедливое и публичное
разбирательство дела в разумный срок независимым и беспристрастным
судом, созданным на основании закона. Судебное решение объявляется
публично, однако пресса и публика могут не допускаться на судебные
заседания в течение всего процесса или его части по соображениям
морали, общественного порядка или государственной безопасности в
демократическом обществе, а также когда того требуют интересы
несовершеннолетних или для защиты частной жизни сторон, или - в
той мере, в какой это, по мнению суда, строго необходимо - при
особых обстоятельствах, когда гласность нарушала бы интересы
правосудия".
25. В данном случае Суд призван принять решение по двум
вопросам, возникающим из процитированного выше текста:
i) Ограничивается ли статья 6 п. 1 по существу гарантией права
на справедливое судебное разбирательство, когда процесс уже
ведется, или она признает также право доступа к правосудию
каждого, кто хочет обратиться в суд в случае спора о его правах и
обязанностях гражданско-правового характера?
ii) Существуют ли в последнем случае какие-либо
подразумеваемые ограничения на право доступа либо на осуществление
этого права, которые подлежали бы применению в настоящем случае?
A. О "праве доступа"
26. Суд напоминает, что 20 марта 1970 г. Голдер обратился к
министру внутренних дел за разрешением проконсультироваться у
адвоката для того, чтобы предъявить иск в защиту чести и
достоинства к офицеру тюремной администрации Леярду, и что
6 апреля в разрешении было отказано (п. 16 и 18 выше).
Хотя отказ министра внутренних дел имел прямым следствием
запрет Голдеру вступить в контакт с адвокатом, из этого отнюдь не
следует, что единственная проблема, которая может возникнуть в
данном случае, относится к переписке и исключает проблему доступа
к правосудию.
Очевидно, никто не знает, упорствовал бы Голдер в своем
намерении подать в суд на Леярда, если бы ему разрешили
проконсультироваться с адвокатом. Кроме того, информация,
представленная в Суд Правительством, дает основания полагать, что
английский суд не принял бы иск, поданный находящимся в заключении
осужденным, на том единственном основании, что он обратился с
исковым заявлением - например, с помощью представителя, - не
получив, согласно статьям 33 2 и 34 8 Тюремных правил 1964 г.,
разрешения на такое обращение от министра внутренних дел, чего в
данном случае не произошло.
Тем не менее остается фактом, что Голдер совершенно ясно
выразил свое намерение "предъявить гражданский иск в защиту чести
и достоинства" и вступить в контакт с адвокатом именно с этой
целью, что само по себе является нормальным предварительным шагом,
а в положении Голдера единственно возможным по причине его
нахождения в тюрьме. Запретив Голдеру вступить в такой контакт,
министр внутренних дел фактически воспрепятствовал возбуждению
возможного судебного дела. Формально не лишая Голдера
принадлежащего ему права обратиться в суд, министр внутренних дел
на практике лишил его с 1970 г. возможности подать иск. Наличие
фактических помех может нарушать Конвенцию точно так же, как и
существование юридических препятствий.
Конечно - как подчеркнуло Правительство, - после освобождения
Голдер мог обратиться в суд в любое время по своему выбору, но в
марте и апреле 1970 г. это выглядело как весьма отдаленная
перспектива, а создание препятствий для действенного осуществления
права может оказаться равносильным нарушению указанного права,
даже если препятствие и носит временный характер.
Соответственно, Суд должен был рассмотреть, нарушало ли
обнаруженное им препятствие гарантируемое Конвенцией право и, в
частности, статью 6, на которую Голдер ссылался.
27. Один момент не нуждается в обсуждении, и Суд считает само
собой разумеющимся, что "право", которым Голдер изъявил желание
воспользоваться в английском суде против Леярда, независимо от
того, прав он или нет, носило "гражданско-правовой характер" в
смысле статьи 6 п. 1.
28. С другой стороны, статья 6 п. 1 не говорит прямо о праве
доступа к правосудию. В пункте 1 провозглашаются иные права, но
все они вытекают из одной и той же основополагающей идеи и, будучи
взяты в совокупности, составляют единое право, хотя и не
получившее точного определения. Поэтому Суд призван установить при
помощи толкования, является ли доступ к правосудию составной
частью или аспектом указанного права.
29. Следовало решить вопрос о методе, каким следует толковать
Конвенцию, и прежде всего о п. 1 статьи 6. Суд готов исходить из
того, как это делают Правительство и Комиссия, что ему следует
руководствоваться статьями 31 - 33 Венской конвенции о праве
международных договоров от 23 мая 1969 г. Эта Конвенция еще не
вступила в силу, и в статье 4 оговаривается, что она не будет
иметь обратной силы, но в статьях 31 - 33 Конвенции излагаются
правила толкования, принятые в международном праве, на которые Суд
уже ссылался в соответствующих случаях. В этом отношении в целях
толкования Европейской конвенции следует руководствоваться этими
правилами, но с оговоркой - "без ущерба для соответствующих правил
данной организации" (статья 5 Венской конвенции), в данном случае
Совета Европы.
30. "Общее правило толкования" международного договора, о
котором говорит статья 31 Венской конвенции, соединяет воедино ряд
составляющих, которые перечислены в четырех пунктах той же
статьи 31.
31. Термины, используемые в п. 1 статьи 6 Европейской
конвенции, взятые в контексте, дают основания полагать, что это
право включено в установленные гарантии.
32. Из французского текста п. 1 статьи 6 с очевидностью
следует, что, когда речь идет о гражданско-правовых спорах, каждый
имеет право на то, чтобы судебное разбирательство, начатое им или
против него, осуществлялось определенным способом, а именно
справедливо, публично, в разумный срок и т.п., - а также и прежде
всего на то, что дело будет вестись не каким-нибудь
государственным учреждением, а судом в смысле статьи 6 п. 1
(см. Решение по делу Рингейзена от 16 июля 1971 г. Серия A, т. 13,
с. 39, п. 95). Правительство справедливо подчеркнуло, что
французское слово "cause" может означать "дело, которое
рассматривается в суде" ({Littre} <*>. Dictionnaire de la langue
{francaise}, v. 1, p. 509, 5°). Однако это является не
единственным обычным значением данного слова; оно используется
также для обозначения "совокупности интересов, преобладания или
поддержки которых надо добиться" (Robert P. Dictionnaire
{alphabetique} et analogique de la langue {francaise}, v. 1,
p. 666, II - 2°). Спор о правах и обязанностях гражданского
характера также обычно предшествует судебному процессу и не
зависит от него. Выражение "независимый и беспристрастный суд,
созданный на основании закона", вызывает скорее представление об
организации, чем об определенной деятельности, скорее об
институте, чем о процедуре.
--------------------------------
<*> Здесь и далее по тексту слова на национальном языке
набраны латинским шрифтом и выделены фигурными скобками.
В английском тексте фраза "при определении его гражданских
прав и обязанностей", на которую Правительство ссылается в
обоснование своей позиции, не обязательно относится только к уже
начавшемуся процессу; она, как отметила Комиссия, включает право
на то, чтобы спор о гражданских правах и обязанностях нашел свое
решение в суде.
В представлении Правительства утверждалось, что выражения
"справедливое и публичное разбирательство" и "в разумный срок",
второе предложение в п. 1 ("судебное решение", "судебное
заседание") и п. 3 статьи 6 четко предполагают производство, уже
ведущееся в суде.
Право на справедливое, публичное и скорое судебное
разбирательство, естественно, приложимо только к ведущемуся
процессу, из этого, однако, не следует, что право на возбуждение
судебного дела тем самым из него исключается; делегаты Комиссии
справедливо подчеркнули это в п. 21 своей памятной записки. Кроме
того, по уголовным делам "разумный срок" может начать течь до
того, как дело будет передано в суд, компетентный рассматривать
данное уголовное обвинение (см. Решение по делу Вемхофа от 27 июня
1968 г. Серия A, т. 7, с. 26 - 27, п. 19; Решение по делу
Неймастера от 27 июня 1968 г. Серия A, т. 8, с. 41, п. 18; Решение
по делу Рингейзена от 16 июля 1971 г. Серия A, т. 13, с. 45,
п. 110). Можно представить себе также обстоятельства, когда и по
гражданско-правовым вопросам течение разумного срока начнется до
того, как в суде, куда подан иск, он начнет решаться по существу.
33. Правительство выступило за необходимость соотнесения
статьи 6 п. 1 со статьями 5 п. 4 и 13. Оно отметило, что последняя
явно предусматривает право доступа к правосудию, поэтому
отсутствие аналогичного положения в статье 6 п. 1 удивляет.
Правительство также утверждало, что если истолковать п. 1 статьи 6
как предусматривающий право доступа, то статьи 5 п. 4 и 13 стали
бы излишними.
Делегаты Комиссии ответили по существу, что статьи 5 п. 4 и
13, в отличие от статьи 6 п. 1, выступают как "дополнение" к
другим статьям. Они не формулируют конкретные права, а призваны
служить процессуальными гарантиями, обеспечивающими возможность
"обращения в суд", в первом случае применительно к "праву на
свободу", изложенному в п. 1 статьи 5, а во втором - применительно
ко всем "правам и свободам, закрепленным в настоящей Конвенции".
Статья 6 п. 1 направлена на защиту "права на само надлежащее
отправление правосудия", "право на то, чтобы правосудие
осуществлялось". Этот "важный и неотъемлемый составной элемент"
объясняет различие в формулировке статьи 6 п. 1 и той, что
используется в статьях 5 п. 4 и 13.
Этот довод не лишен убедительности даже несмотря на то, что
выражение "надлежащее отправление правосудия", которое иногда
используется по причине его краткости и удобства (например, в
Решении по делу Делькура от 17 января 1970 г. Серия A, т. 11,
с. 15, п. 25), не содержится в тексте п. 1 статьи 6, и его можно
понимать как относящееся только к деятельности по отправлению
правосудия, а не к его организации.
Суд полагает, в частности, что толкование, против которого
выступает Правительство, не ведет к смешению статьи 6 п. 1 со
статьей 5 п. 4 и статьей 13 и не делает положения последних
излишними. В статье 13 говорится об эффективных средствах правовой
защиты путем обращения к "государственному органу", который может
и не быть "судом" в смысле статьи 6 п. 1 и статьи 5 п. 4. Кроме
того, эффективное средство правовой защиты имеет дело с нарушением
права, гарантированного Конвенцией, тогда как статьи 6 п. 1 и 5
п. 4 охватывают требования, относящиеся в первом случае к
существованию или содержанию гражданских прав, а во втором - к
законности ареста или задержания. Важно, что эти три статьи
действуют не в одной и той же области. Понятие "гражданские права
и обязанности" (п. 1 статьи 6) не служит продолжением того, что
именуется "права и свободы, признанные в настоящей Конвенции"
(статья 13), даже если и происходит некоторое взаимное наложение.
Что касается "права на свободу" (статья 5), то его
гражданско-правовой характер является в определенной мере спорным
(см. Решение по делу Неймастера от 27 июня 1968 г. Серия A, т. 8,
с. 43, п. 23; Решение по делу Мацнеттера от 10 ноября 1969 г.
Серия A, т. 10, с. 35, п. 13; Решение по делу Де Вильде, Оомс и
Версип против Бельгии от 18 июня 1971 г. Серия A, т. 12, с. 44,
п. 86). Кроме того, требования статьи 5 п. 4 выглядят в некотором
отношении более жесткими, чем те, что содержатся в статье 6 п. 1.
34. Согласно статье 31 п. 2 Венской конвенции, преамбула к
договору образует неотъемлемую часть его контекста. Более того,
преамбула обычно бывает весьма полезной для определения "предмета"
и "цели" конкретного международно-правового акта при его
толковании.
В настоящем случае наибольшее смысловое значение имеет то
место в преамбуле к Европейской конвенции, где подписавшие ее
правительства заявляют, что они "преисполнены решимости как
правительства европейских стран, придерживающихся единых взглядов
и имеющих общее наследие политических традиций и идеалов, уважения
свободы и верховенства права, сделать первые шаги на пути
коллективного осуществления некоторых из прав, сформулированных во
Всеобщей декларации".
С точки зрения Правительства, указанное перечисление принципов
во вводной части документа наглядно иллюстрирует "процесс отбора",
проведенный его составителями: он заключается в том, что Конвенция
не ставит своей задачей защитить права человека вообще, а лишь
некоторые из прав, сформулированных во Всеобщей декларации 1948 г.
Статьи 1 и 19 отражают эту позицию.
Комиссия, со своей стороны, придает огромное значение
выражению "верховенство права", которое, с ее точки зрения,
проливает дополнительный свет на п. 1 статьи 6.
"Избирательный" характер Конвенции не должен ставиться под
сомнение. Можно также согласиться с утверждением Правительства,
что преамбула не включает верховенство права в перечень задач и
целей Конвенции, а лишь указывает на него как на характерную черту
общего духовного наследия государств - членов Совета Европы.
Однако Суд, как и Комиссия, полагает, что было бы ошибкой видеть в
этой ссылке "не более чем риторику", не представляющую интереса
для толкования Конвенции. Правительства, подписавшие Конвенцию,
исходили из глубокой веры в верховенство права. Следовать этому
при толковании терминов, используемых в п. 1 статьи 6, сообразно с
заключенным в них смыслом и в свете задач и целей Конвенции,
кажется нам естественным и полностью соответствующим принципу
добросовестности (статья 31 п. 1 Венской конвенции).
Это тем более справедливо, поскольку Устав Совета Европы,
членами которого являются все государства - участники настоящей
Конвенции (статья 66 Конвенции), содержит ссылку на верховенство
права в двух местах: первый раз в преамбуле, где подписавшие ее
правительства подтверждают свою приверженность этому принципу, и
второй раз в статье 3, которая предусматривает, что "каждый член
Совета Европы должен признавать принцип верховенства права..."
А верховенство права в гражданско-правовых делах трудно себе
представить без возможности получить доступ к правосудию.
35. В статье 31 Венской конвенции указывается, что наряду с
контекстом следует учитывать "соответствующие нормы международного
права, применяемые в отношениях между участниками". Среди этих
норм - общие принципы международного права и, в частности, "общие
принципы права, признаваемые цивилизованными странами" (п. 1 "c"
статьи 38 Устава Международного Суда ООН). Юридический комитет
Консультативной Ассамблеи Совета Европы предвидел в августе
1950 г., что "Комиссия и Суд должны будут, по необходимости,
применять такие принципы" при исполнении возложенных на них
обязанностей, а потому не считал "необходимым" наличие в Конвенции
соответствующих предписаний (Documents of the Consultative
Assembly, working papers of the 1950 session, v. III, no. 93,
p. 982, 5).
Принцип, согласно которому спор гражданско-правового характера
может быть передан в суд, относится к числу повсеместно признанных
основополагающих принципов права; это справедливо и в отношении
принципа международного права, который запрещает отказ в
правосудии. В свете указанных принципов следует читать и статью 6
п. 1.
Если бы ее текст понимался как говорящий исключительно о
движении дела, которое уже передано в суд, то Договаривающееся
государство могло бы, не нарушая эту статью, упразднить свои суды
или вывести из их юрисдикции рассмотрение некоторых видов
гражданских дел, поручив их органам, находящимся в зависимости от
правительства. Подобные допущения, неотделимые от опасности
произвола, имели бы весьма серьезные последствия, которые
несовместимы с указанными выше принципами; это не могло пройти
мимо внимания Суда (см. Решение по делу Лоулесса от 1 июля 1961 г.
Серия A, т. 3, с. 52; и Решение по делу Делькура от 17 января
1970 г. Серия A, т. 11, с. 14 - 15).
По мнению Суда, было бы немыслимо, чтобы статья 6 п. 1
содержала подробное описание предоставляемых сторонам
процессуальных гарантий в гражданских делах и не защищала бы в
первую очередь того, что дает возможность практически пользоваться
такими гарантиями - доступа к суду. Такие характеристики процесса,
как справедливость, публичность, динамизм, лишаются смысла, если
нет самого судебного разбирательства.
36. Все вышеназванное приводит к выводу, что право доступа к
правосудию является одним из неотъемлемых составляющих права,
гарантированного статьей 6 п. 1. Это не расширительное толкование,
налагающее новые обязательства на Договаривающиеся государства:
этот вывод основан на терминологии первого предложения п. 1
статьи 6, прочитанного в контексте данной статьи, с учетом
предмета и цели нормативного договора, каким является Конвенция
(см. названное выше Решение по делу Вемхофа, с. 23 п. 8), а также
общих принципов права.
Таким образом, Суд приходит к выводу, что, даже и не прибегая
к "дополнительным средствам толкования", предусмотренным в
статье 32 Венской конвенции, статья 6 п. 1 обеспечивает каждому
человеку право на рассмотрение в суде любого спора, относящегося к
его гражданским правам и обязанностям. Она признает "право на
суд", где право доступа, понимаемое как возможность инициировать
судебное производство по гражданским делам, составляет лишь один
из аспектов. К этому следует добавить гарантии статьи 6 п. 1,
относящиеся к организации и составу суда и к движению процесса.
Короче говоря, все это в целом представляет собой право на
справедливое разбирательство. Суд не должен исследовать в данном
деле, требует ли статья 6 п. 1, и в какой мере, решения по
существу спора.
B. О "подразумеваемых ограничениях"
37. Препятствие в доступе к правосудию, констатированное в
п. 26 выше, ущемило право, гарантированное статьей 6 п. 1, теперь
остается установить, было ли это препятствие оправданно в силу
наличия каких-либо законных ограничений.
38. Соглашаясь с Комиссией и Правительством, Суд считает, что
право доступа к правосудию не является абсолютным. Поскольку
Конвенция (см. статьи 13, 14, 17 и 25) не содержит его определения
в узком смысле этого слова, остается молчаливо допускаемая
возможность ограничения этого права, но не затрагивающая его
основного содержания.
Первое предложение статьи 2 Протокола от 20 марта 1952 г.:
"Никому не может быть отказано в праве на образование" - ставит
аналогичную проблему. В Судебном решении от 23 июля 1968 г. о
режиме использования языков в системе образования Бельгии Суд
констатировал:
"Право на образование по самой своей природе требует
государственного регулирования, которое может меняться в
зависимости от места и времени, в соответствии с потребностями и
ресурсами как общества, так и конкретных лиц. Само собой
разумеется, что подобное регулирование никогда не должно ни
наносить ущерба сути права на образование, ни вступать в конфликт
с другими правами, закрепленными в Конвенции" (Серия A, т. 6,
с. 32, п. 5).
Указанные соображения тем более справедливы в отношении любого
права, которое, в отличие от права на образование, не выражено
достаточно четко.
39. Правительство и Комиссия приводили примеры норм,
ограничивающих доступ к правосудию, которые можно встретить в
национальном законодательстве государств, в частности, касающихся
несовершеннолетних и лиц, страдающих умственными расстройствами.
Ограничение, на которое жалуется Голдер, представляет собой другой
пример такого ограничения, хотя и более редкий.
В функции Суда не входит ни разработка общей теории
ограничений, допустимых в отношении находящихся в тюрьме
осужденных, ни решение in abstracto о совместимости статей 33 2,
34 8 и 37 2 Тюремных правил 1964 г. с требованиями Конвенции.
Приняв к рассмотрению дело, в основе которого лежит индивидуальная
жалоба, Суд призван вынести постановление только по вопросу о том,
привело ли применение данных правил в настоящем случае к нарушению
Конвенции, причинившему вред г-ну Голдеру (см. Решение по делу
Де Бекера от 27 марта 1962 г. Серия A, т. 4, с. 26).
40. В этой связи Суд ограничивается тем, что отмечает
следующее.
Обратившись к министру внутренних дел за разрешением получить
консультацию у адвоката в целях привлечения Леярда к суду, Голдер
стремился снять с себя вину по обвинению, выдвинутому против него
указанным офицером тюремной администрации 25 октября 1969 г.,
которое влекло для него неблагоприятные последствия, некоторые из
них еще продолжали существовать к 20 марта 1970 г. (см. п. 12, 15
и 16 выше). Кроме того, предполагаемый иск касался бы события
тюремной жизни в период, когда заявитель отбывал заключение.
Наконец, указанный иск был бы направлен против офицера тюремной
администрации, который выдвинул данное обвинение, находясь при
исполнении служебных обязанностей и будучи в подчинении у министра
внутренних дел.
В таких обстоятельствах у Голдера были все основания получить
консультацию у юриста для того, чтобы обратиться в суд. Оценка
перспектив предполагаемого судебного дела не относится к
компетенции самого министра; только независимый и беспристрастный
суд вправе вынести соответствующее решение. Отказав в выдаче
разрешения, министр внутренних дел нарушил, применительно к
г-ну Голдеру, право на обращение в суд в том виде, как оно
гарантировано в статье 6 п. 1.
II. О предполагаемом нарушении статьи 8
41. По мнению большинства членов Комиссии (п. 123 доклада),
"те же самые факты, которые составляют нарушение статьи 6 п. 1,
являются также нарушением статьи 8". Правительство не согласилось
с этим мнением.
42. Статья 8 Конвенции гласит:
"1. Каждый человек имеет право на уважение его личной и
семейной жизни, неприкосновенности его жилища и тайны
корреспонденции.
2. Не допускается вмешательство со стороны государственных
органов в осуществление этого права, за исключением вмешательства,
предусмотренного законом и необходимого в демократическом обществе
в интересах государственной безопасности и общественного
спокойствия, экономического благосостояния страны, в целях
предотвращения беспорядков или преступлений, для охраны здоровья
или нравственности или защиты прав и свобод других лиц".
43. Отказ министра внутренних дел удовлетворить ходатайство от
20 марта 1970 г. имел прямой и немедленный результат, выразившийся
в том, что Голдер был лишен возможности вступить в контакт с
адвокатом каким бы то ни было способом, включая и тот, который бы
он использовал для начала в обычной обстановке, а именно
переписку. Хотя, конечно, не было акта цензуры или запрета на
отправку сообщения в виде письма, которое Голдер мог бы написать
адвокату или, наоборот, адвокат - Голдеру, что входит в понятие
корреспонденции в смысле статьи 8 п. 1, тем не менее из этого
неправильно делать вывод, что данная статья не подлежит
применению, как полагает Правительство. Воспрепятствовать
вступлению в переписку - это наиболее радикальная форма
"вмешательства" (п. 2 статьи 8) в осуществление "права на
корреспонденцию"; было бы немыслимым, чтобы подобное вмешательство
оказалось вне сферы действия статьи 8, тогда как даже просто
контроль за перепиской несомненно подпадает под ее действие. Если
бы Голдер попытался написать адвокату, несмотря на решение
министра внутренних дел или не испросив требуемого разрешения, и
такая корреспонденция была бы перехвачена, он мог бы ссылаться на
статью 8; мы бы пришли к парадоксальному и вряд ли справедливому
выводу, если бы сочли, что, соблюдая требования Тюремных правил
1964 г., Голдер лишился права пользоваться защитой статьи 8.
Соответственно, Суд полагает необходимым определить, является
ли отказ в удовлетворении ходатайства заявителя нарушением
статьи 8.
44. В представлении Правительства говорится, что осуществление
права на корреспонденцию может подвергаться не только
вмешательству, предусмотренному в статье 8 п. 2, но и
подразумеваемому вмешательству, вытекающему inter alia из статьи 5
п. 1 "a": законное содержание лица под стражей после его осуждения
компетентным судом неизбежно влечет последствия, затрагивающие
действие других статей Конвенции, включая статью 8.
Как подчеркивала Комиссия, этот тезис расходится с тем, как
Суд решал вопрос, поднятый в связи со статьей 8 в делах "о
бродяжничестве" (см. Решение по делу Де Вильде, Оомс и Версип
против Бельгии от 18 июня 1971 г. Серия A т. 12, с. 45 - 46,
п. 93). Кроме того, и более конкретно, этот тезис вступает в
конфликт с самим текстом статьи 8. Использованная в п. 2
ограничительная формула ("Не допускается вмешательство... за
исключением...") не оставляет места для доктрины подразумеваемых
ограничений. В этом отношении правовой статус права на уважение
корреспонденции, который достаточно четко прописан в статье 8,
разительно контрастирует с правом на доступ к суду (см. п. 38
выше).
45. В субсидиарном порядке Правительство настаивало на том,
что оспариваемое вмешательство соответствовало условиям,
содержащимся в статье 8 п. 2.
Нет сомнения в том, что это вмешательство было предусмотрено
законом - названными выше статьями Тюремных правил 1964 г. Суд
согласен, что "необходимость" вмешательства в осуществление права
на корреспонденцию находящихся в тюрьме осужденных следует
оценивать с учетом обычных и разумных требований тюремного
заключения. "Предотвращение беспорядков или преступлений",
например, может служить оправданием более широких мер
вмешательства в отношении лица, находящегося в тюрьме, чем лица,
находящегося на свободе. В этих пределах, но только в них,
правомерное лишение свободы в смысле статьи 5 не вступает в
противоречие с применением статьи 8.
В своем Решении от 18 июня 1971 г., цитировавшемся выше, Суд
указал, что "даже в случае с лицами, задержанными за
бродяжничество" (статья 5 п. 1 "e"), но не находящимися в
заключении после осуждения их судом, у компетентных
государственных органов могут быть "достаточные основания
полагать, что необходимы ограничения в целях предотвращения
беспорядков или преступлений, для охраны здоровья или
нравственности и защиты прав и свобод других лиц". Однако в этих
делах не возникал вопрос о праве заявителей на корреспонденцию;
имел место лишь надзор, который, однако, не действовал в ряде
ситуаций, включая, в частности, корреспонденцию между задержанными
бродягами и выбранным ими защитником (Серия A, т. 12, с. 26 п. 39
и с. 45 п. 93).
Для того чтобы показать "необходимость" вмешательства, на
которое жаловался Голдер, Правительство выдвинуло тезис о
предотвращении беспорядков или преступлений и сослалось на
интересы общественного спокойствия и защиты прав и свобод других
лиц. Даже с учетом оставленных государствам - участникам
полномочий по оценке конкретных ситуаций Суд не видит, каким
образом указанные соображения, так, как они понимаются в
"демократическом обществе", могут заставить министра внутренних
дел не разрешить Голдеру вступить в переписку с адвокатом. Суд
вновь подчеркивает, что Голдер стремился снять с себя обвинение,
выдвинутое против него офицером тюремной администрации,
действовавшим при исполнении своих служебных обязанностей,
обвинение, которое было связано с происшедшими в тюрьме
беспорядками. В таких обстоятельствах Голдер имел все основания
обратиться к адвокату. Министру внутренних дел не подобало - так
же, как и Суду сегодня, - самому оценивать перспективы
предполагаемого судебного дела; совет заявителю об имеющихся у
него правах мог дать только адвокат, а затем уже суд вынес бы
соответствующее решение.
Решение министра внутренних дел не представляется "необходимым
в демократическом обществе", поскольку переписка заявителя с
адвокатом явилась бы предварительным шагом к возбуждению
гражданского дела, т.е. к осуществлению права, закрепленного в
другой статье Конвенции, а именно статье 6.
Таким образом, Суд приходит к выводу, что имело место
нарушение статьи 8.
III. О применении статьи 50 Конвенции
46. Статья 50 Конвенции предусматривает, что если Суд
установит, как было в настоящем случае, что "решение или мера,
принятые... властями" Договаривающейся Стороны, "полностью или
частично противоречат обязательствам, вытекающим из настоящей
Конвенции, а также если внутреннее право (упомянутой Стороны)
допускает лишь частичное возмещение последствий такого решения...
то решением Суда, если в этом есть необходимость,
предусматривается справедливое возмещение потерпевшей стороне".
Регламент Суда устанавливает, что, когда Суд "обнаруживает,
что имело место нарушение Конвенции, он должен в этом же судебном
решении вынести постановление о применении статьи 50 Конвенции,
если этот вопрос, после того как он был поднят на основании
статьи 47 bis, готов для решения; если вопрос не готов для
решения", Суд "должен отложить его целиком или частично и
определить порядок дальнейшего разбирательства" (статья 50 п. 3 в
сочетании со статьей 48 п. 3).
Во время слушаний во второй половине дня 11 октября 1974 г.
Суд предложил представителям в соответствии со статьей 47 bis
представить свои замечания по вопросу о применении статьи 50
Конвенции. Такие замечания были представлены во время слушаний на
следующий день.
Более того, отвечая на вопрос председателя Суда, главный
делегат Комиссии подтвердил, что она не имеет замечаний и не
делает никаких оговорок относительно полученного со стороны
заявителя требования о справедливом возмещении.
Соответственно, Суд считает, что вышеупомянутый вопрос готов
для решения и может быть решен без дальнейших отлагательств. Суд
считает, что исходя из обстоятельств дела нет необходимости
присудить заявителю иное справедливое возмещение, чем сам факт
признания его прав нарушенными.
ПО ЭТИМ ОСНОВАНИЯМ СУД
1. Постановил девятью голосами против трех, что имело место
нарушение статьи 6 п. 1;
2. Постановил единогласно, что имело место нарушение статьи 8;
3. Постановил единогласно, что предшествующие решения сами по
себе являются справедливым возмещением в смысле статьи 50.
Совершено на французском и английском языках, причем
французский текст считается аутентичным, и оглашено во Дворце прав
человека в Страсбурге 21 февраля 1975 года.
Председатель
Джорджио Балладоре ПАЛЬЕРИ
Грефье
Марк-Андре ЭЙССЕН
В соответствии со статьей 51 п. 2 Конвенции и статьей 50 п. 2
Регламента Суда к настоящему Решению прилагаются отдельные мнения
судей.
ОТДЕЛЬНОЕ МНЕНИЕ СУДЬИ ФЕРДРОСА
Я голосовал за те части Судебного решения, которые относятся к
нарушению статьи 8 и к применению статьи 50 Конвенции, но, к моему
глубокому сожалению, я не могу присоединиться к большинству в
толковании статьи 6 п. 1 по следующим основаниям.
Конвенция проводит четкое различие между правами и свободами,
которые она обеспечивает сама (статья 1), и теми, в основе которых
лежит внутреннее право Договаривающихся государств (статья 60). В
предпоследнем абзаце преамбулы Договаривающиеся государства
заявили о своей решимости предпринять шаги "на пути коллективного
осуществления некоторых из прав, сформулированных во Всеобщей
декларации", а согласно статье 1 в категорию гарантированных прав
включены только "права и свободы, определенные в разделе I
настоящей Конвенции". Таким образом, складывается впечатление, что
слова "сформулированные" и "определенные" выступают как синонимы.
Поскольку слово "определять" означает формулировать точно, то, с
моей точки зрения, из статьи 1 следует, что среди таких прав и
свобод могут значиться только те, что нашли конкретное выражение в
тексте Конвенции либо включены в одну из ее формулировок. Ни в
одном из этих случаев мы не встретим предполагаемого "права
доступа к правосудию".
Верно, что большинство Суда идет на всевозможные натяжки,
чтобы найти следы этого права в разного рода указаниях на его
существование, обнаруженных в статье 6 п. 1 и других положениях
Конвенции.
Однако подобное толкование противоречит, с моей точки зрения,
тому обстоятельству, что положения Конвенции, относящиеся к правам
и свободам, гарантированным этим международным договором,
представляют собой одновременно и пределы юрисдикции настоящего
Суда. Речь идет о специальной компетенции, так как она
уполномочивает Суд решать споры, возникающие во внутренней жизни
Договаривающихся государств. Поэтому нормы Конвенции, регулирующие
такие споры, не должны толковаться расширительно. Отсюда следует,
что я не считаю возможным при помощи толкования расширять рамки
четко очерченных прав и свобод. Соображения правовой
определенности тоже диктуют необходимость такого вывода: ведь
Договаривающиеся государства, которые передали Комиссии и Суду
контроль за осуществлением "некоторых" прав и свобод,
"определенных" в Конвенции, должны быть уверены, что эти границы
будут строго соблюдаться.
Вышеназванный вывод ничуть не колеблет довод, здравый сам по
себе, о том, что право на справедливое разбирательство независимым
и беспристрастным судом, обеспечиваемое каждому человеку согласно
статье 6 п. 1, предполагает существование права доступа к
правосудию. Практически Конвенция исходит из предположения, что
такое право, за незначительными исключениями, издавна настолько
крепко укоренилось в национальных правопорядках цивилизованных
государств, что нет абсолютно никакой необходимости в его
гарантиях с помощью дополнительных процедур. Не может быть никаких
других причин, объясняющих, почему Конвенция воздержалась от его
формального закрепления. Поэтому, с моей точки зрения, следует
проводить различие между правовыми установлениями, существование
которых Конвенция предполагает, и правами, которые ею
гарантированы. Подобно тому как Конвенция исходит из существования
судов и органов законодательной и исполнительной власти, точно так
же она в принципе предполагает существование права доступа к
правосудию по гражданским делам, поскольку без такого права ни
один гражданский суд не сможет действовать.
Мои рассуждения нельзя опровергнуть, утверждая, что если право
доступа имеет своим основанием лишь внутреннее право, то
государства - члены Совета Европы могли бы, отменив его, свести к
нулю все положения настоящей Конвенции, относящиеся к судебной
защите по гражданским делам. Однако в этом случае они совершили бы
акт, противоречащий их собственной воле, направленной на создание
системы, строящейся с "общим пониманием и соблюдением прав
человека, с которыми они связаны" (пятый абзац преамбулы).
ОТДЕЛЬНОЕ МНЕНИЕ СУДЬИ ЗЕКИА
Я с уважением принимаю вводную часть Судебного решения,
рассматривающую вопросы процедуры и фактические обстоятельства
дела, а также его заключительную часть, посвященную вопросам
применения статьи 50 Конвенции к настоящему случаю. Я согласен
также со сделанным выводом о нарушении статьи 8 Конвенции с
некоторыми вариациями в его мотивировке.
Однако я чувствую себя не в состоянии согласиться с моими
достопочтенными коллегами в том, как они толкуют статью 6 п. 1, и
с их выводом о том, что право доступа к правосудию прочитывается
как инкорпорированное в эту статью. В результате их толкования
следует вывод, что Соединенное Королевство нарушило статью 6 п. 1
Конвенции, отказав заключенному Голдеру в доступе к правосудию.
Я постараюсь ниже изложить, по возможности коротко, основные
причины, почему я разошелся во мнении с данной частью Судебного
решения.
Нет сомнений, что ответ на вопрос, предусмотрено ли право
доступа к правосудию в статье 6 п. 1, зависит от толкования
указанной статьи. Большую помощь в выполнении наших обязанностей в
связи с этим нам оказали представители обеих сторон.
Похоже, фактически сложился консенсус в отношении того, что
статьи 31 - 33 Венской конвенции о праве договоров, хотя они и не
имеют обратной силы, содержат руководящие принципы толкования
любого международного договора. Остается только применить правила
толкования, сформулированные в вышеуказанной Конвенции, к статье 6
п. 1 Европейской конвенции.
Статья 31 п. 1 Венской конвенции гласит, что "международный
договор должен толковаться добросовестно в соответствии с обычным
значением используемых в контексте договора терминов, а также в
свете его задач и цели". Поскольку по поводу добросовестности
вопросов не возникает, остается рассмотреть
a) сам указанный текст,
b) контекст, в котором он используется,
c) его задачи и цели.
Последние два элемента могут накладываться друг на друга.
A. Текст
Уже сам текст статьи 6 п. 1 показывает, что гарантии,
предоставляемые ею лицу при определении его гражданских прав и
обязанностей или при рассмотрении любого уголовного обвинения,
предъявляемого ему, относятся исключительно к ведению судебного
процесса, т.е. к публичному разбирательству дела в разумный срок
независимым и беспристрастным судом и публичному объявлению
решения. Исключения и / или ограничения, подробно описываемые в
этом же пункте, относятся исключительно к публичности судебной
процедуры, и ни к чему более. Это подтверждает, что п. 1 статьи 6
касается только уже возбужденного в суде дела, а не права доступа
к правосудию. Другими словами, п. 1 статьи 6 указывает только на
характерные черты честного и справедливого процесса.
Была сделана ссылка на французский текст статьи 6 п. 1,
особенно на слова "contestations sur ses droits", которые имеют
более широкий смысл, чем английский текст, и включают и то, что
выходит за рамки собственно процесса. Французский и английский
тексты являются аутентичными. Если слова, использованные в одной
из языковых версий, могут передавать только более узкое значение,
то в результате оба текста могут быть согласованы лишь путем
придания менее широкого значения им обоим. Если для того, чтобы
определить, какой текст предпочтительнее, мы применим статью 33
Венской конвенции, придется обратиться к предшествующим
статьям - 31 и 32. Я сделал это и не нашел достаточных оснований
изменить свое мнение. Вот и все, что касается текста - несомненно
первоисточника для толкования.
B. Контекст
Я перехожу теперь к контексту статьи 6 п. 1. Как я уже отмечал
ранее, рассуждения по поводу данного аспекта неизбежно будут
совпадать с рассуждениями, касающимися определения задачи и цели
международного договора. Однако нет никаких сомнений в том, что
толкование представляет собой сложную единовременную операцию,
учитывающую все обстоятельства, относящиеся к делу, в их
совокупности.
Статья 6 п. 1 помещена в разделе I Европейской конвенции о
защите прав человека и основных свобод, куда входят статьи 2 - 18,
определяющие перечень прав и свобод. Статья 1 требует от
Договаривающихся Сторон обеспечить "каждому человеку, находящемуся
под их юрисдикцией, права и свободы, определенные в разделе I
настоящей Конвенции". Обязательства, взятые на себя, согласно этой
Конвенции, Договаривающимися государствами, относятся только к тем
правам и свободам, которые в ней определены. Представляется почти
невозможным претендовать на то, что статья 6 п. 1 определяет право
доступа к правосудию.
Изучение раздела I показывает: в статье 5 п. 4 и 5
рассматриваются процессуальные действия, которые могут быть
предприняты в суде для решения вопроса о законности задержания, и
жертве незаконного задержания предоставляется право на
компенсацию.
Статьи 9 - 11 рассматривают права на свободу мысли, слова,
религии, мирных собраний, ассоциаций и т.п. Примечательным в этих
статьях является то, что каждая из них подробно описывает случаи,
когда допускается ограничение указанных прав.
Статья 13 гласит:
"Каждый человек, чьи права и свободы, признанные в настоящей
Конвенции, нарушены, имеет право на эффективные средства правовой
защиты перед государственным органом даже в том случае, если такое
нарушение совершено лицами, действовавшими в официальном
качестве".
Эта статья указывает на право доступа к правосудию в случае
нарушения прав и свобод, сформулированных в настоящей Конвенции. С
моей точки зрения, суды подпадают под понятие "государственных
органов", о которых говорится в данной статье.
Статья 17 предусматривает inter alia, что ограничение
сформулированных в ней прав и свобод в большей степени, нежели это
предусматривается в Конвенции, не допускается.
Уместность данной статьи заключается в том, что если бы право
доступа было вписано в статью 6 п. 1, то такое право должно было
бы носить абсолютный характер, так как ни о каких условиях
использования или ограничениях в отношении этого права не
говорится. Никто же не станет всерьез утверждать, что Конвенция
рассматривает право доступа к правосудию как абсолютное и
неограниченное.
Общеизвестно и может считаться само собой разумеющимся, что
право доступа к национальным судам существует, как правило, во
всех демократических обществах. Подобное право и его осуществление
обычно регулируется конституцией, законодательством, обычаями и
другими субсидиарными нормами, как декреты и регламенты судов.
Когда статья 60 Конвенции говорит о том, что ничто в Конвенции
не может быть истолковано как ограничение прав, признанных
законодательством государства - участника, то к таким признанным
правам, несомненно, относится право доступа к правосудию,
последнее включено в число прав человека, на которые делается
ссылка в статье 60. Это некоторым образом восполняет пробел в
отношении требований, вытекающих из права доступа, по поводу
которого в Конвенции не содержится никаких специальных положений.
Компетенция судов, а равно права лиц, могущих возбуждать в них
судебное разбирательство, определена законами и указанными выше
нормами. Судебное разбирательство начинается с подачи искового
заявления, ходатайства или жалобы в канцелярию суда первой
инстанции или вышестоящего суда. Необходимо заплатить пошлину
(тем, у кого нет права на получение правовой помощи) и
предоставить данные для подготовки судебных документов, повесток
или запросов. Некоторые категории лиц могут быть условно или
безусловно лишены права на обращение в суд по причине возраста,
умственного расстройства, банкротства, явно необоснованного и
досаждающего сутяжничества. Могут быть предъявлены требования к
обеспечению судебных издержек и так далее.
После возбуждения дела и прежде, чем оно будет назначено к
слушанию, существует множество промежуточных процессуальных шагов.
Судебный распорядитель или судья в подготовительном, а не в
открытом заседании вправе по некоторым категориям дел решать их в
порядке суммарного производства. Так обстоит дело, например, когда
требование, содержащееся в документе или исковом заявлении, не
является достаточным основанием для возбуждения судебного дела.
Все эти отступления сделаны лишь для того, чтобы подчеркнуть,
что если бы Конвенция намеревалась сделать право доступа к
правосудию составной частью статьи 6 п. 1, то составители проекта
Конвенции, несомненно, последовали бы своей неизменной практике,
при которой гарантия какого-либо права или свободы сопровождается
указанием на ограничивающие ее условия.
Конечно, если бы право доступа к правосудию было признано в
общей форме, за каждым человеком во всех государствах -
участниках, пусть даже с ограничениями, накладываемыми законами и
иными нормативными актами национального законодательства, то можно
было бы ожидать, что такое право было специально предусмотрено и в
Конвенции. Однако четкость определения в Конвенции прав и свободы
человека, а также подробный перечень их возможных ограничений ясно
указывает, что общее право доступа к правосудию не нашло своего
воплощения ни в статье 6 п. 1, ни в других статьях.
Однако возникает вопрос: если права доступа к правосудию в
Конвенции нет, то какой толк в предъявлении обширных требований к
порядку ведения судебного разбирательства?
Если бы положения, относящиеся к праву доступа к правосудию,
вовсе отсутствовали в Конвенции - хотя это совсем не так, - я бы
согласился, что при помощи необходимых логических выводов и
умозаключений такое право можно было рассматривать как
инкорпорированное в Конвенцию, хотя и не обязательно в статью, о
которой идет речь. Я бы действовал исходя из предположения, что
Договаривающиеся Стороны принимали существование права доступа к
правосудию как данность.
C. Предмет и цель
Придавать статье 6 п. 1 ее обычный смыл, не включая в нее
право доступа, не значит недооценивать ее. Публичное слушание дела
и оглашение приговора, разумный срок, независимый и
беспристрастный суд - все это основополагающие аспекты
осуществления правосудия, хотя их можно квалифицировать как
процессуальные. Статья 6 занимает свое место в каталогах прав
человека и без права доступа. Ее сфера действия очень широка и без
этого.
Преамбула Европейской конвенции о защите прав человека и
основных свобод в своем заключительном абзаце гласит:
"преисполненные решимости как Правительства европейских стран,
придерживающихся единых взглядов и имеющих общее наследие
политических традиций и идеалов, уважения свободы и верховенства
права, сделать первые шаги на пути коллективного осуществления
некоторых из прав, сформулированных во Всеобщей декларации..." Мне
кажется, что Правительство Соединенного Королевства было не так уж
неправо, обратив наше внимание на слова "первые шаги" и
"осуществления некоторых из прав", которые содержатся в данном
абзаце.
Что касается ссылок на подготовительные материалы к настоящей
Конвенции, Всеобщую декларацию прав человека и другие
международные акты, я удовольствуюсь только очень краткими
замечаниями.
Статья 8 Всеобщей декларации содержит право доступа к
правосудию в случае нарушения основных прав, предоставленных
законом или конституцией.
Статья 10 Всеобщей декларации более или менее совпадает с
основной частью статьи 6 п. 1 Европейской конвенции и не содержит
ссылки на право доступа к правосудию. Представляется, что основная
часть статьи 6 п. 1 строится по той же схеме, что и статья 10
Всеобщей декларации. Это касается также статьи 14 п. 1
Международного пакта о гражданских и политических правах.
Эти ссылки подтверждают ту точку зрения, что когда право
доступа к правосудию намеревались включить в международный
договор, то его закрепляли текстуально.
По поводу статьи 8
Министр внутренних дел, не разрешив заключенному Голдеру
вступить в переписку со своим адвокатом, чтобы подать в суд на
офицера тюремной администрации г-на Леярда, лишил первого
возможности получить независимую юридическую консультацию.
С учетом обстоятельств дела я нахожу, что Голдер был лишен
принадлежащего ему права на корреспонденцию и что такое лишение
равносильно нарушению статьи, о которой идет речь.
Г-н Леярд, вероятно, мог бы выиграть судебное дело, ссылаясь
на то, что он защищен привилегией, и доказав отсутствие умысла в
своих действиях. У министра внутренних дел или начальника тюрьмы
могли быть все разумные основания считать, что у Голдера нет
шансов добиться удовлетворения своего иска в суде, но в принципе я
склоняюсь к той точке зрения, что в отсутствие каких-либо
преобладающих соображений безопасности заключенному должно быть
позволено вступать в переписку и консультироваться с адвокатом или
юристом и получать независимую юридическую консультацию.
ОТДЕЛЬНОЕ МНЕНИЕ СУДЬИ СЭРА ДЖЕРАЛЬДА ФИЦМОРИСА
1. Я, хотя и с некоторыми опасениями, участвовал в
единогласном утвердительном голосовании Суда по вопросу о статье 8
Европейской конвенции по правам человека; я должен признать, что в
данном случае имело место нарушение Конвенции со стороны
Соединенного Королевства...
2. С другой стороны, я совершенно не могу согласиться с Судом
в отношении того, что было главным вопросом права в данном деле, -
а именно с позицией большинства относительно применимости и
толкования статьи 6 п. 1 Конвенции по вопросу о предполагаемом
праве доступа к правосудию. Для меня это вопрос не о том, должна
ли Конвенция предусматривать подобное право и предусматривает ли
она его. Этот вопрос тесно связан с другим, более общим, а именно:
как далеко может идти толкование международного договора,
оставаясь вместе с тем толкованием в собственном смысле, т.е. не
вторгаясь в сферу, которая граничит с судейским правотворчеством?
3. Мне не нужно излагать обстоятельства настоящего дела, т.к.
я согласен с их формулировкой, содержащейся в Решении Суда.
I. Статья 8 Конвенции
4. Вопрос, который возникает в связи со статьей 8 Конвенции,
заключается в том, явился ли отказ министра внутренних дел
Соединенного Королевства дать Голдеру (отбывающему уголовное
наказание в тюрьме Паркхерст) разрешение проконсультироваться с
адвокатом нарушением положений данной статьи.
Две основные группы вопросов - или сомнений - возникают в
связи с этими положениями: применимы ли они вообще к
обстоятельствам настоящего дела и, далее, если они применимы в
принципе, подпадает ли данное дело под какие-либо ограничения или
исключения из правила, которые воплощены в данной норме?
A. Вопрос о применимости
5. Сомнения по поводу применимости кроются в смысле термина
"корреспонденции" и в понятии "вмешательство в осуществление права
на корреспонденцию". Термин "корреспонденция" в подобного рода
контексте обозначает, согласно обычно понимаемому и практически
универсальному словарному <1> значению, нечто, что является менее
широким, чем "коммуникация", или скорее одной из нескольких
возможных форм коммуникации. На практике он обозначает письменную
корреспонденцию, включающую, возможно телеграммы или сообщения по
телексу, но не устную коммуникацию от человека к человеку по
телефону <2> или при помощи знаков либо сигналов. Поэтому было бы
неправильно ставить знак равенства между понятиями
"корреспонденция" и "коммуникация". Однако так как, по-видимому,
вопрос о том, чтобы Голдер позвонил адвокату, не ставился, то
данная проблема здесь не возникает. Возникает другой вопрос, даже
в том, что касается письма, Голдер никогда ничего не писал
никакому адвокату. Письма не было, поэтому нечему было
препятствовать. В этом смысле никакого вмешательства в его
корреспонденцию между ним и адвокатом, с которым он хотел бы
проконсультироваться, не было, потому что не было самой
корреспонденции, в которую можно было бы вмешаться, точно так же,
как и в случае с его попытками написать своему члену
Парламента <3>. Но причиной этому было то, что, спросив, будет ли
ему позволено проконсультироваться с адвокатом для того, "чтобы
предъявить в суде иск за клевету", для чего, как я понимаю,
необходимо было, по-видимому (во всяком случае первоначально),
написать ему <4>, он получил ответ "нет", что на практике
означало, что всякое письмо будет перехвачено: потому он не стал
его писать. Соответственно буквального или фактического
вмешательства в его корреспонденцию в этом отношении не было; но,
с моей точки зрения, имело место то, что равносильно, согласно
английской терминологии, юридически подразумеваемому
воспрепятствованию или вмешательству. Я полагаю, что понятие
вмешательства в корреспонденцию было бы истолковано формально и
ограничительно, если не распространить его на корреспонденцию,
которая не состоялась только потому, что компетентные власти,
имеющие возможность принудительно осуществлять свои решения, не
позволили ее. Необходимо, я думаю, по тем же соображениям
отклонить, как не относящуюся к обсуждаемому вопросу, такую
ограничительную точку зрения, что, даже если бы такое разрешение и
было дано, Голдер, вероятно, не воспользовался бы им на практике.
--------------------------------
<1> Примечательно, что Оксфордский словарь английского языка
допускает использование более старого значения слова в смысле
"общение, коммуникация" или (глагола) "вступать в коммуникацию или
общение [с кем-либо]", но объявляет эти варианты использования
сейчас устаревшими, применяемыми исключительно в письмах или
письменных сообщениях.
<2> В своем монументальном труде "The Application of the
European Convention on Human Rights" г-н Дж. Е. С. Фаусетт
обращает внимание на практику судов Германии, которые
рассматривают "разговор, независимо от того, ведется ли он
непосредственно или по телефону, как часть личной жизни" (указ.
соч., с. 194), уважение личной жизни является еще одной категорией
прав, охраняемых статьей 8 Конвенции.
<3> См. п. 13 и 19 Судебного решения. Соответствующая жалоба
Голдера была признана Европейской комиссией по правам человека
неприемлемой, так как в Соединенном Королевстве у него имелось
право обжалования, которое он не использовал. Таким образом, он не
использовал имеющиеся у него внутренние средства правовой защиты.
<4> С позиций здравого смысла было бы логично предположить,
что любые попытки Голдера позвонить адвокату из тюрьмы
(доказательств которых не имеется) оказались бы безуспешными, хотя
никакого вмешательства в его корреспонденцию, противоречащего
статье 8, тогда бы не было, - относительно доктрины личной жизни
см. сноску 2 выше.
6. Очень важным обстоятельством является тот факт, что отказ в
конце концов не помешал бы Голдеру предъявить свое требование,
если бы он получил совет сделать это, потому что после его
освобождения из тюрьмы еще не прошел срок исковой давности. Однако
в целях статьи 8 он не имеет существенного значения. Напротив, он
весьма существен для вопроса о предполагаемом праве доступа на
основании статьи 6 п. 1, и я буду рассматривать его в этой связи.
7. Проблема, схожая с той, что обсуждалась выше в п. 5,
возникает по поводу того, что в точности означает "право", о
котором говорится во фразе "Не допускается вмешательство со
стороны государственных органов в осуществление этого права",
которая появляется в начале второго пункта данной статьи. Само
право, как оно формулируется в первом пункте, состоит в праве
каждого человека "на уважение его личной и семейной жизни,
неприкосновенности его жилища и корреспонденции". Было бы легко
сразу прекратить спор, сказав, что право на корреспонденцию не
может нарушаться, если корреспонденции вообще не дали состояться.
Но вопрос не так прост. Несомненно, можно было бы оспорить это
утверждение, сказав, что право на корреспонденцию уважается до тех
пор, пока нет физического вмешательства в осуществление какой бы
то ни было корреспонденции, что используемая формула не
предполагает, что корреспонденция вообще имеет место. Тем самым
полный запрет на корреспонденцию не считался бы равносильным
вмешательству в осуществление данного права. Некоторые краски
этому аргументу придает контекст, в котором право на
корреспонденцию идет вслед за "личной и семейной жизнью" после
"неприкосновенности жилища", что предполагает определенную связь с
местом проживания, а следовательно, и тип вмешательства, которое
может иметь место, если, допустим, чьи-либо частные бумаги дома
или в гостинице, или находящиеся у человека при себе, были
подвергнуты обыску, а имеющиеся письма арестованы и изъяты. Но
ограничивается ли это понятие такого рода случаями? Такое
понимание выглядит слишком узким.
Право, в которое вмешательство государственных органов не
допускается, это, применительно к корреспонденции, "право на
уважение", и мне представляется, что корреспонденция не уважается
априори, когда государственные власти, чтобы избежать ее перехвата
или задержания, которые бы в противном случае имели место,
запрещают ее <5>. Поэтому в Решении Суда подчеркивается это
обстоятельство, когда говорится, что недопустимо представлять дело
так, что статья 8 подлежала применению только в том случае, если
бы Голдер действительно обратился к адвокату за консультацией в
письме и это письмо было перехвачено, и не подлежала применению,
потому что ему лишь сказали (на самом деле), что оно будет
перехвачено, если он напишет его, и он не стал писать.
--------------------------------
<5> Это, возможно, не совсем справедливо в отношении тюремной
администрации, которая действовала совершенно корректно в рамках
тюремных правил. Общего запрета на корреспонденцию не было. Но
когда Голдер попросил разрешения проконсультироваться у адвоката,
ему было отказано. Поэтому можно предположить, что, если бы он
попытался получить такую консультацию единственным доступным для
него способом - по крайней мере, на первоначальном этапе - при
помощи письма, такое письмо было бы перехвачено - см. сноску 4.
B. Ограничения и исключения
8. Я не могу согласиться с точкой зрения, выраженной в Решении
Суда, что сама конструкция статьи 8 исключает даже возможность
каких-либо имплицитных ограничений правила, сформулированного в
п. 1 и в первых пятнадцати словах п. 2 данной статьи. Так как
"уважение" корреспонденции - статья 8 п. 1 - нельзя приравнивать к
понятию полной свободы корреспонденции <6>, отсюда следует, даже
без учета исключений, перечисленных в п. 2, что первый пункт
вполне правомерно может читаться как предоставляющий нечто
меньшее, нежели полная свобода, во всех случаях и при всех
обстоятельствах. Его, с моей точки зрения, следует читать с
пониманием того, что степень требуемого уважения будет производна
от общей ситуации в целом и от конкретного положения
заинтересованного индивида в частности. Следовательно - в рамках
данного случая, - контроль за корреспонденцией правомерно
содержащегося под стражей заключенного не является несовместимым с
уважением к ней, пусть даже такой контроль для того, чтобы быть
эффективным, включает в качестве особой меры запрет на
корреспонденцию полностью или частично. Это действительно должно
быть "присуще" понятию контроля за корреспонденцией, который в
противном случае стал бы мертвой буквой во всех смыслах этого
выражения. Естественно, остается дать ответ на ключевой вопрос,
было ли оправданным применение такой степени контроля - запрет или
перехват - в конкретных обстоятельствах и применительно к данному
случаю, т.е., строго говоря, было ли такое применение совместимым
с концепцией "уважения" в ее разумном понимании.
--------------------------------
<6> Я рад, что это мнение со мной разделяет такой видный
авторитет, как председатель Европейской комиссии по правам
человека, который говорит (указ. соч. в сноске 2, с. 196), что
"уважение тайны переписки, о котором говорится в статье 8 п. 1, не
предполагает, независимо от действия статьи 8 п. 2, неограниченной
свободы в данном вопросе".
9. Не подлежит сомнению, что создатели Конвенции отдавали себе
отчет в том, что норму статьи 8 следует понимать весьма особым
образом, и чтобы сделать ее реально осуществимой, необходим был
ряд конкретных ограничений. Эти ограничения носят достаточно
широкий и общий характер, чтобы охватить большинство возникающих
на практике случаев, но, по моему мнению, далеко не всех. Редакция
этих исключений оставляет желать лучшего в одном важном аспекте:
даются шесть исключений, разбитых на две группы по три, и неясно,
нужно ли, чтобы случай, который предположительно подпадает под
исключения, касался одного из трех в обеих группах или достаточно,
чтобы он подпадал под одно из трех в любой группе. Эту
двусмысленность, которая явно существует в английском языковом
варианте текста статьи <7>, я могу оставить в стороне, потому что
контроль за корреспонденцией заключенных подпадает и под такое
исключение в интересах "общественного спокойствия" и под
исключение "предотвращения беспорядков или преступлений".
--------------------------------
<7> См. сноску 4.
10. Есть, однако, еще один элемент двусмысленности или скорее
недостатка четкости. Суть того, что требует п. 2 данной статьи, в
том, что "вмешательство [в право уважения корреспонденции] не
допускается, за исключением вмешательства... необходимого...
(например) в целях предотвращения беспорядков или преступлений".
Нормальный смысл данных слов, по-видимому, означает, что для того,
чтобы вмешательство стало оправданным в каком-либо конкретном
случае, оно должно быть "необходимым" в данном случае, "в целях
предотвращения преступлений" и т.д. На этом основании, хотя
определенный контроль за корреспонденцией в принципе нужен для
предотвращения беспорядков и преступлений (в противном случае,
например, заключенные могли бы организовать свой побег или
планировать совершение других преступлений), данное конкретное
вмешательство требует также обоснования своей необходимости исходя
из обстоятельств самого дела. Хотя на определенном этапе казалось,
что Правительство Соединенного Королевства согласно с тем, что
необходимость должна быть связана с конкретным случаем, была
выдвинута и несколько иная точка зрения - на первый взгляд не
такая уж неразумная и вполне приемлемая, - может считаться
обоснованным и подпадающим под исключения, установленные в
статье 8 п. 2, такое ограничение, применение которого к
конкретному случаю должно быть отдано на полное усмотрение
тюремной администрации либо ей должна быть предоставлена
достаточно широкая сфера усмотрения, при условии, что она будет
действовать с должной ответственностью и добросовестностью. Если
посмотреть на вопрос так, как на том настаивало Правительство, то
Суд не должен устанавливать, что стояло за действиями тюремной
администрации, и давать оценку тому, как осуществлялись данные
дискреционные полномочия. Другую и более лапидарную версию того же
утверждения можно было бы сформулировать так: Правительство
стремится оправдать обжалуемые действия ссылкой на характер
спорного ограничения, а не на то, что было сделано в порядке
реализации данного ограничения. Поэтому, до тех пор пока
ограничение в принципе принадлежит к тому же классу или категории
исключений и было применено добросовестно, судебное расследование
не должно идти дальше.
11. Сожалею, что я не могу принять данный довод, несмотря на
всю его убедительность. Мне представляется, что вся проблема
вращается вокруг значения слова "вмешательство" в выражении "Не
допускается вмешательство... за исключением... необходимого... в
целях предотвращения..." и т.п. Думаю, что предпочтительнее та
точка зрения, которая рассматривает само действие по ограничению,
а не ограничение как тип контроля, реализацией которого оно
является. Вмешательство представляет именно само действие - в
данном случае отказ дать разрешение, - а не принятие на себя
полномочий сделать это на основании регламентирующего акта,
который, теоретически, может никогда и не использоваться. Другими
словами, недостаточно показать, что определенная степень общего
контроля за корреспонденцией заключенных необходима и что время от
времени прекращение ее может быть "необходимо... в интересах...
общественного спокойствия" либо "в целях предотвращения
беспорядков или преступлений". Если бы это было все, то можно было
бы сразу согласиться, что в принципе такая необходимость
существует и остается лишь решить вопросы степени и особенности
применения ограничений. Но помимо этого нужно показать, что
соответствующее действие, которым осуществлялось вмешательство,
было "необходимым" по этим же основаниям.
12. Соответственно, в данном случае предстоит расследовать
конкретный отказ разрешить Голдеру получить консультацию у
адвоката (рассматривая это по приведенным ранее причинам как
подразумеваемое вмешательство в осуществление его права на
уважение тайны корреспонденции). Вопрос стоит таким образом, был
ли такой отказ "необходим" по причинам общественного спокойствия,
предотвращения преступлений и т.п. Мне представляется, что если он
ставится в этой плоскости, то возможен только один ответ: не был.
Говоря это, я не упускаю из виду доводы Соединенного Королевства,
что если бы Голдеру было позволено получить доступ к адвокату по
поводу того, что рассматривалось (властями) как совершенно
вздорное требование, то трудно было бы по справедливости отказать
в доступе к подобным услугам другим заключенным; при применении
любого правила необходима последовательность и приверженность
четко определенным принципам, действие которых понятно всем. В
справедливости сказанного сомнений нет, но это не избавляет от
необходимости показать, что сам отказ кому-либо вообще - т.е.
практика отказа по этим конкретным основаниям - является
оправданной с точки зрения "необходимости... в интересах
общественного спокойствия..." либо "в целях предотвращения
беспорядков" и т.п. Это подводит меня к ключевому вопросу - кому
надлежит решать, что требование типа того, как заявленное Голдером
его желание проконсультироваться с адвокатом, было "совершенно
вздорным"? Не должен ли подобный вопрос определяться судебным, а
не административным решением?
13. На самом деле министр внутренних дел Соединенного
Королевства фактически не пользуется такой фразеологией, отвечая
Голдеру или комментируя заявленное им требование; он изъяснялся
совсем по-другому и использовал самые туманные и общие
выражения <8>. Однако при обсуждении данного дела исходили из
того, что в основе отказа лежит убеждение тюремной администрации в
том, что требования Голдера юридически малосостоятельны и у него
нет шансов выиграть дело о диффамации против офицера тюремной
администрации, который первоначально пожаловался на него, а
впоследствии отказался от жалобы. Поэтому следует предположить,
что отказ в удовлетворении обращения Голдера строился на
основаниях de facto, и предполагаемая необходимость такого отказа
в интересах общественного спокойствия, предотвращения беспорядков
и т.п. должна быть оценена соответствующим образом.
--------------------------------
<8> Голдер обратился с двумя просьбами: о переводе в другую
тюрьму и о разрешении проконсультироваться либо с адвокатом о
возможности подать в суд, либо, альтернативно, получить совет у
некоего поименованного им сотрудника судебной системы, взглядам
которого он доверял. В ответ ему было сказано, что министр
внутренних дел рассмотрел его ходатайство, "но не готов
удовлетворить вашу просьбу о переводе, а также не находит
оснований для совершения каких-либо действий в отношении других
вопросов, поднятых в вашем заявлении".
14. В конкретном случае с Голдером не представляется возможным
увидеть, как отказ в данных обстоятельствах мог быть подтвержден
каким-либо исключением, содержащимся в статье 8 п. 2. Если же это
было сделано в соответствии с обычной тюремной практикой, что,
несомненно, так и было, то в подобном случае виновата сама
тюремная практика. Даже если взглянуть на вопрос с позиций
утверждения Соединенного Королевства, что такая практика
оправданна, так как заключенные по определению предрасположены к
сутяжничеству и рады, если их не остановить, воспользоваться любым
поводом начать судебное дело по пустякам, чтобы досадить
администрации, тем не менее вопрос остается открытым, ибо, как бы
неудобно это не было для тюремной администрации, трудно увидеть,
каким образом это необходимо в интересах общественного спокойствия
или в целях предотвращения беспорядков или преступлений. Но даже
если такое и может быть теоретически, то в случае Голдера ничего
подобного, похоже, установлено не было.
15. Гораздо важнее, однако, то обстоятельство, что подлинной
причиной отказа в деле Голдера фактически была вовсе не
"необходимость", а сам характер его требования; в этом и
заключается истинный корень проблемы. Практика, в силу которой в
контакте с адвокатом по поводу возможности возбуждения дела в суде
может быть отказано, потому что органы исполнительной власти
решили, что у заключенного нет достаточных юридических оснований
для предъявления иска, не может быть оправдана как "необходимая"
(да она даже и не претендует на это). Эта практика не может быть
оправдана уже потому, что, по существу, связана с узурпацией того,
что является судебной функцией. Сказать так, не значит усомниться
в абсолютной добросовестности тюремных властей, рассматривавших
требования Голдера именно таким образом. Но суть дела не в этом.
Она заключается в том, что мотивация действий тюремной
администрации была такой, которая подобает лишь суду, а она
исходила от органов не судебной, а исполнительной власти. Во всех
нормальных правовых системах - включая, вполне естественно, и
английскую, - есть процедуры, посредством которых уже на очень
ранней стадии дело может быть (используя английскую терминологию)
"изъято" как пустяковое, сутяжническое или как обнаружившее
отсутствие оснований для предъявления иска, - основания, грубо
говоря, аналогичные по смыслу "злоупотреблению правом на подачу
жалобы" или "явно необоснованной жалобе", если использовать
терминологию дел о нарушении прав человека <9>. Это делается
обычно задолго до рассмотрения дела по первой инстанции, но в
любом случае это делается судебными органами, с соблюдением
судебной процедуры. Это может быть орган, обладающий
незначительной или ограниченной компетенцией, но судебный характер
как самого органа, так и ведущегося им разбирательства
сохраняется.
--------------------------------
<9> Данное основание фигурирует среди тех, что перечислены в
статье 27 Европейской конвенции, при наличии которых Комиссия по
правам человека должна отказаться рассматривать жалобу.
16. Трудно понять, почему заключенные должны быть лишены права
на судебное решение о предварительных исключениях, выдвинутых
против их жалоб (неважно, хорошо или плохо обоснованных), особенно
если речь идет о такого рода возражениях, которые могут быть
заявлены только ответчиком по делу, а не третьей стороной, не
имеющей интереса в деле. Но здесь мы наталкиваемся еще на один
аспект дела. Министр внутренних дел не был незаинтересованным
лицом, хотя прямо и не являлся стороной по делу. При рассмотрении
данного спора речь должна была пойти, если делу был бы дан ход, о
находящемся в его подчинении офицере тюремной администрации и его
поведении. Не следует предполагать, что министр действовал под
влиянием этого обстоятельства. Речь идет только о принципе nemo in
re sua judex potest. Конечно, в силу как логики, так и закона,
данный принцип не может применяться сам по себе и отменять
действие необходимости, которая действительно существует и
основывается на одном из тех исключений, что указаны в статье 8
п. 2. Если бы подобная необходимость и в самом деле существовала,
то такое вмешательство не противоречило бы статье 8 как таковой.
То, что привносит элемент nemo in re sua, так это то, что на
власти возлагается обязанность оправдать осуществленное
вмешательство ссылкой на очень четкие и убедительные соображения
подлинной необходимости, чего, конечно, не было в настоящем
случае.
17. Поэтому в завершение я обязан сделать вывод, что имело
место нарушение статьи 8, хотя очевидно, что оно было невольным. Я
хотел бы добавить, что с учетом вызывающей затруднения
формулировки статьи 8, что, как я надеюсь, мне удалось в некоторой
мере продемонстрировать - подобные затруднения нередко встречаются
в Конвенции, - не следует удивляться тому, что правительства
твердо не знают, в чем состоят их обязательства. Сказанное a
fortiori применимо к толкованию п. 1 статьи 6 настоящей Конвенции,
к которому я сейчас перехожу.
II. Статья 6 п. 1
A. Вопрос о применимости
18. Главная проблема, которая возникла в данном случае и стала
предметом обсуждения, состоит в том, предусматривает ли настоящая
Конвенция право доступа к судам частных лиц и организаций в
государствах - участниках. Все согласны - о чем говорится в данном
Судебном решении (см. п. 28), - что единственное положение,
которое может иметь к этому хоть какое-нибудь отношение - статья 6
п. 1, - прямо или описательно о таком праве не говорит. Тем не
менее это право выводится из Конвенции частично путем толкования,
основанного на общих рассуждениях, далеких от статьи 6 п. 1 как
таковой, частично с помощью выводов, которые якобы следуют из
содержащихся в п. 1 положений. Но прежде чем мы перейдем к этому
вопросу, возникает еще одна проблема предварительного характера,
от решения которой зависит вопрос о применимости настоящей статьи
и вся сумма вопросов по проблеме доступа. Существует еще один
предварительный вопрос, но его мы рассмотрим в п. 26 - 31 ниже.
19. Обсуждение в обстоятельствах данного дела, предоставляет
или нет статья 6 п. 1 право доступа к английским судам,
предполагает, что Голдер был лишен такого доступа; на самом деле,
по моему мнению, этого не произошло. Ему уже описанным выше
способом не дали возможности проконсультироваться у адвоката с
целью - вероятного - обращения в указанные суды; но само по себе
это не является лишением доступа к ним, да и не могло быть
таковым, так как у министра внутренних дел и у администрации
тюрьмы нет полномочий, позволяющих им воспретить такое обращение
de jure. Тем не менее можно было бы решить - что Суд в конце
концов и сделал,- что имело место юридически подразумеваемое
отрицание, поскольку практически отказ Голдеру в разрешении
проконсультироваться у адвоката привел к тому, что он окончательно
и бесповоротно лишился всех шансов на обращение в суд. Но этого не
случилось, у него все еще оставалось время на обращение в суд,
даже если бы он отсидел весь срок, а он был условно досрочно
освобожден под честное слово.
20. Я, конечно, ценю силу довода о том, что опоздание могло
отрицательно сказаться на осуществлении права доступа; но оно не
было равносильно запрету. То обстоятельство, что доступ в суд
оказался бы возможен в менее благоприятных обстоятельствах, не
равносильно его отрицанию. Доступ, если на него получено
разрешение или он стал возможен, не означает доступа точно в то
время, которое устанавливает сам тяжущийся, или на его условиях. В
настоящем случае имело место фактическое препятствие временного
характера обратиться в суд именно там и тогда, но отрицания права
не было, потому что его не могло быть по закону. Теоретически
должно пройти какое-то время, прежде чем можно будет сказать, что
отказ разрешить контакт с адвокатом "сейчас" окажется равносилен
лишению доступа к правосудию - ни "сейчас", ни в еще меньшей
степени "позднее". Однако эта "отдаленность во времени", которой
английское право придает существенное значение, никоим образом не
может рассматриваться как вероятная причина или определяющий
фактор. Голдеру не воспрепятствовали возбудить дело в суде:
произошла лишь задержка, а в конце он и сам не сделал этого.
Такого рода совпадение случайностей не может быть положено в
оценку жалобы. Либо действия властей лишили Голдера возможности
обратиться по данному делу в суд раз и навсегда, либо нет. По
моему мнению, нет.
21. Точно так же, как настоящее Судебное решение (как мы
увидим позднее) не сумело провести различие между понятиями
"доступ к правосудию" и "справедливое разбирательство", равно как
и различие между еще более очевидно разными понятиями "отказ в
доступе к правосудию" и "отказ в доступе к адвокату". Сказать, что
какую-то вещь нельзя осуществить сейчас, не означает сказать, что
ее нельзя будет сделать вовсе, особенно когда то, что не дали
сделать "сейчас", необязательно будет тем же самым, что станут
требовать "потом". Когда эти два разных вопроса объединяют вместе,
как будто речь идет о синонимах, как, например, в последней части
четвертого абзаца п. 26 Судебного решения, то это являет собой
наглядный образчик эллиптического мышления, деформирующего
понятия.
22. Следовательно, даже предположив, что статья 6 п. 1
Конвенции содержит обязательство предоставить доступ к правосудию,
настоящий случай, с моей точки зрения, не подпадает под отказ в
таком доступе. Дело Голдера не затрагивает п. 1 статьи 6, оно
является вмешательством в осуществление права на уважение
корреспонденции, что противоречит статье 8. Вся аргументация,
связанная со статьей 6 п. 1, неуместна; так как лишения доступа к
правосудию не было, то нет основания и для применения данной
статьи. Поэтому для меня логичным было бы, если бы изложение ratio
decidendi по данному делу не касалось этой проблемы. Однако вопрос
о том, включает ли статья 6 п. 1 доступ к правосудию, затрагивает
проблему толкования Конвенции, что имеет основополагающее значение
не только само по себе, но и как окно, открывающее более широкие
перспективы принципиального, философского и мировоззренческого
порядка, и я чувствую себя обязанным изложить свои взгляды по
этому поводу.
B. Толкование
23. Бывший председатель Суда сэр Хэмфри Валдок, выступая в
качестве адвоката в Международном суде в Гааге <10>, указал на
сложности, которые неминуемо возникают в связи с процессом
толкования, когда то, что разделяет стороны, связано не столько с
разногласиями по поводу значения терминов, сколько с различием в
способах мышления. Стороны в этом последнем случае работают в
разной системе координат; они идут параллельными путями, которые
никогда не пересекаются - по крайней мере в евклидовом
пространстве, за пределами геометрии Лобачевского, Римана или
Больяи. По образному выражению сэра Хэмфри, стороны говорят,
пользуясь разной длиной волны, в результате они не столько не в
состоянии понять друг друга, сколько просто услышать. Каждая
сторона может в рамках своей системы координат представить
внутренне непротиворечивую стройную аргументацию, но так как эти
системы координат различны, ни один из доводов одной стороны не
может сам по себе опровергнуть доводы другой. Решение проблемы
невозможно, если только вначале не определить правильной - вернее,
приемлемой для сторон - системы координат; но так как это зависит
от подхода, ощущения, отношения или даже политики, а не от
правильности юридических или логических доводов, то, следуя по
этому пути, вряд ли удастся найти решение.
--------------------------------
<10> Это была то ли первая (связанная с определением
подсудности) фаза Судебного дела 1964 г. Барселона Тракшен
Компани, то ли дело по континентальному шельфу Северного моря; я
потерял следы этой ссылки.
24. Такого рода соображения, как мне кажется, объясняют почти
полную несовместимость доводов участников толкования статьи 6
п. 1, с одной стороны, главным образом Комиссии, с другой -
Правительства Соединенного Королевства. Они подходят к проблеме с
противоположных концов спектра. Аргументы Комиссии,
сформулированные, например, в ее докладе, переданном Совету
Министров <11>, представляются вполне убедительными - при условии
справедливости посылок, на которых они строятся, и лежащего в их
основе подхода. Однако в равной мере убедительно выглядят и
доводы, выдвинутые от имени Правительства Соединенного
Королевства, в его письменном меморандуме <12> и в устном
выступлении <13> его представителей в Суде на основе совсем
другого подхода и исходящие из иного набора посылок. Вывод Суда
после того, как он принял к сведению доводы Соединенного
Королевства, оказался таким же, как и выводы Комиссии. Мой
собственный вывод отличен отчасти из-за того, что я считаю
необходимым другой подход, но отчасти также и потому, что, как я
полагаю, Суд использовал методы толкования, которые противоречили
друг другу; кроме того, Суд не уделил должного внимания некоторым
особенностям данного случая, которые очень трудно совместить со
сделанным им выводом.
--------------------------------
<11> От 1 июня 1973 г.: в соответствии с п. 1 и 2 статьи 31
Конвенции.
<12> Документ CDH (74) 6 от 26 марта 1974 г.
<13> Документ CDH/Misc (74) 63 и 64 от 12 октября 1974 г.
1. Оптика
25. Оптика, т.е. вопрос, как надо подходить к проблеме,
заключается в том, что, как уже упоминалось ранее и признается
всеми, ни в Конвенции в целом, ни в статье 6 п. 1 нет каких-либо
положений, прямо закрепляющих общее материальное право доступа к
правосудию <14>. Общепризнано также, что, если бы это право в
принципе было выводимо из статей Конвенции, это можно было бы
сделать только на основании первого предложения п. 1 статьи 6, в
котором сказано:
--------------------------------
<14> Я согласен с Судебным решением (п. 33), что статья 5 п. 4
и статья 13 говорят лишь о процессуальных правах, применимых,
когда нарушены предусмотренные Конвенцией материальные права, а не
о самих этих материальных правах. Однако это верное само по себе
утверждение не исчерпывает сути довода Соединенного Королевства,
основывающегося на данных статьях. Я вернусь к этому вопросу
позднее.
"Каждый человек имеет право при определении его гражданских
прав и обязанностей или при рассмотрении любого уголовного
обвинения, предъявляемого ему, на справедливое и публичное
разбирательство дела в разумный срок независимым и беспристрастным
судом, созданным на основании закона".
Очевидно, что в этом тексте прямо закреплены только право на
i) "справедливое и публичное разбирательство",
ii) "в разумный срок",
iii) "независимым и беспристрастным судом, созданным на
основании закона".
Естественно, что вопрос о соблюдении этих прав судом может
возникнуть, только если судебный процесс по гражданскому или
уголовному делу уже начат и идет своим чередом. Но проблема в том,
что в статье ни единым словом не говорится, должно ли иметь место
судебное разбирательство. Статья исходит из предположения о
фактическом существовании судебного разбирательства в том смысле
(и не более того), что если бы такового не было, то самих вопросов
по поводу названных прав не могло бы возникнуть. Статья может быть
задействована только тогда, когда имеется судебное
разбирательство. Она сконструирована на основе предположения, что
имеется спор, который, по словам моего коллеги судьи Зекиа,
передан судье (sub judice). Но более в статье ничего не говорится.
В ней не сказано, что судебное разбирательство должно состояться,
как только кто-либо изъявит такое желание. Если представить дело
другим образом, то данная статья просто исходит из существования
факта, а именно, что ведется судебное разбирательство, а затем уже
на основании этого факта наделяет правами, которые начинают
действовать при наступлении предусмотренного ею события (судебного
разбирательства). Но в ней нет прямых норм, относящихся к
наступлению самого события. Она не наделяет кого-либо правом
вызвать данное событие. Короче говоря, если придерживаться
содержания и терминологии статьи, она не устанавливает
материального права доступа к правосудию наряду с процессуальными
гарантиями справедливого судебного разбирательства, которые
являются ее основным предметом. Возникает вопрос, можно ли
считать, что данный пункт предусматривает право доступа
подразумеваемым образом?
Отступление: статья 1 Конвенции
26. Прежде чем приступить к ответу на этот вопрос на основе
статьи 6 п. 1, необходимо сделать некоторое отступление в связи с
другим значимым для проблемы фактором. Речь идет о выводах,
которые следуют из статьи 1 Конвенции, где говорится следующее:
"Высокие Договаривающиеся Стороны обеспечивают каждому
человеку, находящемуся под их юрисдикцией, права и свободы,
определенные в ... настоящей Конвенции". Нормоустанавливающее
слово в данном контексте "определенные", и, следовательно, из
обязательства государств - участников исключается все, что не
"определено" в Конвенции. Мы воздержимся от попыток уточнить, чем
"определенные" отличаются, скажем, от упомянутых, указанных или
перечисленных <15>, и поставим вопрос: может ли право, которое
даже не упомянуто, указано или перечислено, а лишь - самое
большее - подразумевается, рассматриваться как нечто, получившее
"определение" в Конвенции в каком-либо смысле, который разумно
может быть придан термину "определенные"? По моему мнению, нет; и
в этом вопросе я полностью согласен с точкой зрения, выраженной
моим коллегой судьей Фердросом.
--------------------------------
<15> Очевидно, что всякая вещь, получившая определение, должна
быть iрso facto (в силу самого этого факта) упомянута, указана,
перечислена или по крайней мере названа и т.п. Обратное из этого
не следует.
27. В основе этого вывода лежат отнюдь не соображения
технического характера. Во-первых, даже если принять ту точку
зрения <16>, что "слово "определенные", используемое в данной
норме, не очень подходит", поскольку в Конвенции "ни одно из прав
или свобод не определено в строгом смысле слова", они лишь
упомянуты, указаны или перечислены - т.е., короче говоря,
поименованы, то и тогда ничто не говорит в пользу права доступа,
которое как таковое в Конвенции вовсе не упомянуто. Во-вторых,
значительная часть судебного разбирательства по данному делу и
доводов участников была посвящена как раз тому, как следует
понимать право доступа и к чему оно ведет, - короче говоря, как
его следует определить. Дефиниции требуют соблюдения особых
правил - они не могут покоиться на подразумеваемых положениях.
--------------------------------
<16> Фаусетт Дж. Е. С. Указ. соч. С. 33.
28. Отсюда с необходимостью следует, что, по-видимому,
невозможно - или, скорее, недопустимо - рассматривать как
подпадающую под обязанность, установленную статьей 1 Конвенции, -
обязанность, которая регламентирует ее применение в целом, -
какую-либо свободу или право, которое настоящая Конвенция не
потрудилась назвать, а самое большее лишь подразумевает и которое
не поддается применению в таком подразумеваемом виде без того,
чтобы не взяться за его весьма тщательное определение или за
выработку условий, при которых оно действует <17>.
--------------------------------
<17> Право доступа к правосудию не означает, что суды должны
обладать неограниченной юрисдикцией или что такое право доступа не
подлежит никакому контролю, или что отбывание наказания не
оказывает определенного влияния на право доступа. Совершенно ясно,
что подразумеваемое право доступа к правосудию без уточнения или
определения последнего окажется нежизнеспособным в том смысле, что
его природа и сфера действия будут вызывать постоянные споры. Мой
коллега судья Зекиа очень удачно подметил существо дела, когда
привлек наше внимание к юридическим последствиям статьи 17
Конвенции, которая запрещает Договаривающимся государствам
заниматься какой-либо деятельностью, направленной на ограничение
любых прав или свобод "в большей степени, нежели это
предусматривается в Конвенции", - значение этой нормы состоит в
том, что если бы право доступа к правосудию подразумевалось в силу
статьи 6 п. 1, то оно носило бы абсолютный характер, так как
данная статья не предусматривает каких-либо ограничений.
29. В этой связи нужно также отметить, что само понятие права
доступа к правосудию носит двусмысленный характер до тех пор, пока
оно не получит определения. Необходимость в определении или по
крайней мере в описании сферы его действия нашло специальное
признание в п. 38 Решения Суда, а подразумеваемое - в конце
44 пункта. Например, имеет ли право доступа к правосудию такой
вид, как его предусматривает внутреннее законодательство
заинтересованного государства, и если это так, то, предусматривая
право доступа, сохранит ли Конвенция его в таком виде или в
измененном? Если же предположить, что Конвенция как бы впервые
предусматривает право доступа к правосудию, то, очевидно, это
обязывает внутреннее законодательство Договаривающихся государств
или некоторых из них ввести институт доступа к правосудию, но
тогда возникает вопрос: каким должно быть право доступа -
абсолютным или таким, которое ограничено разного рода условиями?
Ограничено ли право доступа к правосудию предъявлением исковых
требований или включает и право их решения по существу, независимо
от рассмотрения предварительных вопросов о приемлемости? В этих
вопросах законодательство различных стран существенно расходится,
поэтому придется определять допустимую степень изъятия из
абсолютного права, которая считалась бы приемлемой с позиций
Конвенции о правах человека. То обстоятельство, что Европейская
конвенция не содержит такого определения, может означать только
одно, что если бы право доступа к правосудию подразумевалось в
силу статьи 6 п. 1, то оно бы требовало специального определения
ad hoc со стороны Суда по каждому отдельному случаю. Но это было
бы неприемлемо, так как правительства никогда бы не знали заранее,
как обстоит дело.
30. Приведенные вопросы могут выглядеть риторическими по
форме, но они не являются таковыми по содержанию. Они показывают
необходимость дать определение доступа к правосудию как особого
права или свободы, а так как Конвенция такового не содержит, то
данного конкретного права нет в числе обязательных для
Договаривающихся государств в соответствии со статьей 1. С другой
стороны, нельзя ожидать что стороны смогут выполнить столь важное
международное обязательство, если оно достаточно полно не
определено и не может быть точно понято. Беглые и едва
понятные <18> ссылки, содержащиеся в данной связи в п. 28 и 38
(первого раздела) настоящего Судебного решения, не являются ни в
коей мере адекватной заменой взвешенного обсуждения этой проблемы,
с которой данное Судебное решение полностью не справилось.
--------------------------------
<18> Например, что кроется за ссылками на определение в "узком
смысле слова"? Более узком, чем что? И что будет в таком случае
"более широким" смыслом? Такая расплывчатость может породить
только "самую запутанную путаницу", по выражению Мильтона в его
"Потерянном рае" ("Paradise Lost").
31. Имеется еще один момент, с которым, по моему мнению,
логично было бы связать вопрос о юридических последствиях статьи 6
п. 1. Она не содержит определения того, чем является выводимое из
нее право, и это означает, что такое право не охватывается
действием статьи 1 и налагаемым ею обязательством общего
характера. Точно такой же точки зрения придерживается судья
Фердрос. Тем самым подобный вывод правомерно подводит к мысли, что
статья 6 п. 1 фактически не подразумевает никакого такого права, а
рассматривает только обязательные условия судебного процесса, и
это дает мне основание возобновить дискуссию, прерванную в конце
25 пункта. Эта дискуссия связана с ранее проведенным анализом
статьи 6 п. 1, показавшим, что, говоря о судебном разбирательстве,
она не содержит каких-либо указаний на наличие позитивного права
инициировать процесс. Возник вопрос: а нельзя ли достаточно
легитимным образом обосновать подразумеваемое этой статьей наличие
такого права?
Возобновление рассмотрения вопроса о подходе
i. Подход со стороны Суда
32. Вполне понятной, разумной и правомерной выглядит точка
зрения, согласно которой доступ к правосудию рассматривается или
должен рассматриваться как важное право человека. Вместе с тем в
равной мере обоснованным будет утверждение, что сама важность
такого права требует (и это особенно важно для Конвенции,
основывающейся на межгосударственном соглашении, а не на
суверенных законодательных полномочиях), чтобы оно было четко
выражено, а не было получено путем дедуктивных умозаключений или
выводов от общего к частному. Сказанное подводит нас к главному.
Имеется существенное различие между тем, когда право создано
законодателем в осуществление своих суверенных полномочий, и
правом, основывающимся на Конвенции, которая сама явилась
результатом процесса выработки соглашения и ограничена тем, по
поводу чего была достигнута договоренность или имеются надлежащие
основания полагать наличие такой договоренности. В последнем
случае нужны гораздо большие ограничения при толковании; Конвенция
при этом не должна интерпретироваться как предусматривающая
больше, нежели она содержит или что несомненно следует из ее
содержания. Чаша весов склоняется (по сравнению с правом,
созданным законодателем) от принципа толкования, которое
представляется разумным и не сталкивается с явно выраженными
противоречиями, к ограничительно ориентированному толкованию,
которое нуждается в позитивной основе - Конвенции, выражающей то,
о чем стороны договорились, - позитивной основе, закрепленной либо
в самих формулировках Конвенции, либо в необходимо следующих из
них выводах; причем слово "необходимо" является ключевым.
33. Данное слово является значимым, потому что отношение
Комиссии к настоящему случаю, а также Суда, как мне кажется,
сводится к тому, что поскольку трудно допустить, чтобы Конвенция
по правам человека не предусмотрела в той или иной форме право на
доступ к правосудию, то следует исходить из презумпции, что она
это сделала. Это отношение очевидно лежит в основе того, что
говорится в последнем абзаце п. 35 Судебного решения; по мнению
Суда, было бы "немыслимо, чтобы статья 6 п. 1 содержала подробное
описание предоставляемых сторонам процессуальных гарантий в
гражданских делах, не защищала бы в первую очередь того, что дает
возможность практически пользоваться такими гарантиями - доступ к
суду". Однако как образец логического мышления это полное
несоответствие посылки и вывода. Наверное, представляется
естественным, что защита права доступа должна "быть первой",
предшествовать процессуальным гарантиям: но факт остается фактом -
этого нет, и логический вывод, что он должен бы быть, в лучшем
случае является возможностью, но никак не необходимостью; можно
легко представить себе ситуацию, когда в этом праве нет
необходимости либо когда его предоставление должно быть ограничено
определенными случаями, а в некоторых случаях исключено, но там,
где оно предоставлено, должны иметься гарантии в отношении
характера последующего судебного разбирательства.
34. Вывод или подразумеваемое условие могут рассматриваться
как "необходимые" только в том случае, если рассматриваемая статья
без них не может действовать. Как уже говорилось (п. 25 выше),
необходимый и единственно необходимый элемент статьи 6 п. 1,
который выводится из нее, заключается в предположении (без
которого статья утрачивает смысл, но который легко придает ей
смысл), что юридическая процедура началась и ведется. Чтобы текст
статьи ожил и приобрел смысл и реальную сферу применения, совсем
не нужно вводить дополнительную и необоснованную гипотезу, будто
этот текст подразумевает существование не только самой процедуры,
но и предварительного права начать ее. Это переход к другому кругу
идей, который не оправдан, так как статья и без того имеет большую
сферу применения. Цитируя моего коллегу судью Зекиа: у статьи есть
"собственные основания для существования... без прививки к ней
права доступа". Позвольте мне в общем контексте рассуждений о
подразумеваемых положениях сослаться на то, что я написал более
двенадцати лет тому назад в статье о толковании международных
договоров, не имеющей никакой связи с делом, подобным
данному <19>.
--------------------------------
<19> См. "The Philosophy of the Inference, British Yearbook of
International Law, 1963, p. 154.
35. Указанные здесь соображения представляются мне настолько
вескими, что для объяснения линии Суда я вынужден обратиться к
иным факторам, таким как правила толкования международных
договоров по Венской конвенции о праве договоров 1966 г.; Устав
Совета Европы - международный договор, совершенно отличный от
Европейской конвенции о защите прав человека и основных свобод;
принцип верховенства права и "общие принципы права, признанные
цивилизованными странами", о которых говорит статус Международного
суда в статье 38 п. 1 "c". Все эти факторы внешние по отношению к
статье 6 п. 1 Конвенции и не имеют сколько-нибудь заметного
прямого влияния именно на проблему толкования, которая обсуждалась
в п. 25, 33 - 34 настоящего отдельного мнения. Они могут быть
полезными в качестве соломинки, за которую можно было бы
ухватиться; они никоим образом ничего не определяют сами по себе,
даже если взять их в совокупности <20>.
--------------------------------
<20> Значение, придаваемое фактору "верховенства права" в
п. 34 настоящего Судебного решения, сильно преувеличено. Этот
элемент, несмотря на всю его весомость, лишь походя упоминается в
преамбуле к Конвенции. Договаривающимися Государствами двигала,
главным образом, не столько забота о верховенстве права, сколько
гуманитарные соображения.
36. По-настоящему определяющим элементом в выводе, к которому
пришел Суд, был, по-видимому, страх перед предполагаемыми
последствиями, которые могли наступить, если не включить право на
доступ в п. 1 статьи 6. Это хорошо видно из следующих отрывков,
первый из которых продолжает приведенную в п. 33 цитату: "такие
характеристики судопроизводства, как справедливость, публичность и
оперативность лишаются смысла в отсутствие самого судебного
разбирательства". Еще большее значение имеет второй отрывок
(указанное Судебное решение, п. 35, пятый абзац), первое
предложение которого читается так:
"Если бы статья 6 п. 1 понималась как касающаяся исключительно
производства по делу, которое уже было возбуждено в суде, то
Договаривающееся государство могло бы, не нарушая статьи,
упразднить суды или вывести из их юрисдикции некоторые виды
гражданских дел, передав их органам, зависимым от Правительства".
37. Эти мотивы, образующие очевидно подлинное ratio decidendi
данной части Судебного решения, требуют троякого комментария:
a) Предполагаемые последствия совершенно оторваны от
действительности или в лучшем случае сильно преувеличены.
b) Аргументация воспроизводит хорошо известную логическую
ошибку; она исходит из посылки, что без права доступа к правосудию
гарантии судопроизводства, предусмотренные статьей 6 п. 1, станут
беспредметными. Это равнозначно продолжению такого рода софизмов,
которые известны философам как парадокс "короля Франции" -
парадокс предложения, которое имеет смысл с точки зрения
лингвистики, но фактически абсурдно, а именно утверждение "король
Франции лысый". Однако парадокс исчезает, когда замечают, что
утверждение никоим образом логически не подразумевает
существования короля Франции, а лишь то (неважно, верно это или
нет), что если таковой существует, то он лыс. Но то, что таковой
есть, должно быть установлено самостоятельно; а как хорошо
известно, на самом деле короля Франции сейчас нет. Равным образом
можно предусмотреть все мыслимые гарантии благополучия короля
Франции, если бы он существовал, однако все они потеряют смысл,
если его нет. Их наличие никоим образом не является неоспоримым
основанием для утверждения, что король существует или должен
полагаться существующим. Таким же образом гарантии справедливого
судебного разбирательства, предусмотренные статьей 6 п. 1, будут
действовать или нет в зависимости от того, ведется процесс или
нет. Они ни в коей мере не влекут за собой вывод, что судебное
разбирательство должно быть или что следует провозгласить право
доступа для того, чтобы процесс появился. Решение Суда изобилует
логическими ошибками, которые выводят Б из А на том основании, что
А специально не исключает существования Б. Но отсутствие
исключения еще не предполагает включения ipso facto. Последнее еще
должно быть доказано.
c) Наконец, следует отметить, что процитированные выше отрывки
из Решения Суда являются на протяжении столетий типичным лозунгом
законодательствующих судей - лозунгом, который, какие бы
оправдания ни приводились в его защиту как во внутреннем, так и в
международном плане <21>, не имеет таковых в области
межгосударственных договоров или конвенций, строящихся на согласии
и руководствующихся этим основополагающим обстоятельством <22>.
Может быть, справедливо, а может, и нет, что если не увидеть в
Конвенции по правам человека гарантии права доступа к правосудию,
то возникнут нежелательные последствия. Однако точно так же можно
представить себе схожие последствия, проистекающие из других
пробелов в Конвенции. Но суть не в этом. Она заключается в том,
что только государствам, на согласии которых зиждется Конвенция и
из которого и лишь из него одного проистекает обязательная сила
Конвенции, принадлежит право восполнять пробелы или исправлять
дефекты с помощью поправок - и не подобает Суду подменять собой
создателей Конвенции, выполнять их работу. Стоит только Суду один
раз прибегнуть к широкому толкованию, подобному тому, о котором
сейчас идет речь, без максимально четкого обоснования этого
текстом или необходимо следующими из статьи выводами, потом уже
будет сложно отказать в расширительном толковании в другом
контексте, где здравый смысл мог бы диктовать поступить иначе: тем
самым свобода действий государств оказалась бы ущемленной.
--------------------------------
<21> Одно дело, когда национальная Конституция допускает,
чтобы часть правотворчества осуществлялась при помощи творимого
судьями "прецедентного права"; совсем другое дело, когда этот же
метод навязывается ab extra (извне) государствам - участникам
международной конвенции, которая, как предполагается, основана на
их согласии. Однако случилось так, что даже в Англии, в стране где
"прецедентное право", а следовательно - хотя и в уменьшающейся
степени - определенный элемент судебного правотворчества всегда
являлся частью правовой системы, недавнее рассмотрение судом
одного из дел вызвало резкую критику, и в другом решении,
вынесенном высшей апелляционной инстанцией, эта критика получила
подтверждение, поскольку было указано, что роль судьи состоит в
jus dicere, а не в jus dare, и для судьи, столкнувшегося с
пробелами в праве, будет правильным привлечь внимание законодателя
к этому обстоятельству, а не решать проблему в ходе судебного
процесса. Было также отмечено, что нельзя считать удачным
выражение: "судами сделан большой шаг в правильном направлении", -
так как, когда судьи делают большой шаг, это означает, что они
творят новое право. Замечания, подобные этим, по моему мнению,
более чем уместны применительно к настоящему случаю.
<22> Если будет доказано, что указанный Международный договор
или Конвенция сама предоставила некую правотворческую роль суду,
призванному ее применять, или что стороны намеревались
делегировать ему определенную часть функции (в обычных условиях
принадлежащую исключительно государствам). В данном тексте этого
нет, скорее, как я покажу позднее, имеется обратное.
ii. Другой подход
38. С моей точки зрения, правильный подход к толкованию п. 1
статьи 6 состоит в том, чтобы иметь в виду, что содержащиеся в нем
положения закреплены в международном договоре, сила которого
зависит от согласия - и продолжающейся действенной поддержки -
правительств, а также в том, что это международный договор весьма
особого рода <23>. В области прав человека с ним соперничает лишь
Американская конвенция по защите прав человека, подписанная в Сан
Хосе почти на двадцать лет позже. Она в значительной степени
основывалась на европейской модели, в особенности в том, что
касалось механизма "принудительного исполнения". Но она не
вступила в силу. Такого механизма нет в пактах ООН о правах
человека, которые пока еще не вступили в действие. Различные
конвенции и пакты о правах человека, но в особенности Европейская
конвенция, в международном плане идут по совершенно нехоженой
земле, ступая по территории, которая всегда была бережно
охраняемым заповедником правительств, оставаясь в сфере их
внутренней исключительной юрисдикции. Самое удивительное, что
частные лица и организации (фактически) получили "право на
индивидуальное обращение", право подать в суд на свое
правительство в международную комиссию или суд; каких-нибудь
тридцать лет назад в международном плане это считалось немыслимым.
По этой причине правительства не без колебаний становились
участниками международных соглашений, большинство из которых
сравнительно недавно смогли привлечь необходимое для вступления в
силу число ратификаций. Правительства, которые ратифицировали
Европейскую конвенцию, долго колебались, прежде чем принять
обязательную юрисдикцию Суда по правам человека, созданного на
основе Конвенции. Аналогичные задержки произошли с признанием
права на индивидуальное обращение, на которое, как и на юрисдикцию
Суда, должно было быть получено отдельное согласие. Более того,
это право может потребовать не только первоначального, но и
последующего согласия, так как оно может быть дано, а в некоторых
случаях и было дано только на фиксированный, хотя и подлежащий
продлению период времени. И действительно, единственно по причине
такого рода принятия стало вообще возможным рассмотрение
настоящего дела (дела Голдера) в Европейской комиссии и в
Европейском суде по правам человека.
--------------------------------
<23> Европейская конвенция, подписанная в 1950 г. и вступившая
в силу в 1953 г., уникальна, так как она является единственной
действующей конвенцией, которая предусматривает судебный порядок
разрешения споров, возникающих на ее основании. В любом случае она
одна из старейших, Всеобщая декларация прав человека ООН старше
нее лишь на два года и не является юридически обязательным
международным договором. Есть еще три других, подобных Европейской
конвенции, и лишь в одной из них имеется "механизм принудительного
исполнения" - в Американской конвенции, которая была подписана в
1969 г. в Сан Хосе и не вступила в силу.
39. Все эти разнообразные факторы оправдывают ограничительное
толкование настоящей Конвенции и настоятельно требуют осторожного
и консервативного толкования, в особенности в том, что касается
положений, значение которых представляется недостаточно
определенным, и где расширительное толкование могло бы привести к
тому результату, что Договаривающиеся государства окажутся
связанными обязательствами, которые они на самом деле не
собирались брать на себя или не понимали, что принимают их на
себя. (В этой связи отрывок из выступления представителя
Соединенного Королевства перед Комиссией, процитированный в
приведенной ниже сноске <24>, заслуживает тщательного изучения.)
Поэтому любые серьезные сомнения должны разрешаться скорее в
пользу, чем против заинтересованного правительства, и если то, что
стремится доказать указанное Судебное решение, соответствует
действительности, а именно что в данном случае нет серьезных
сомнений, тогда остается только удивляться, о чем спорили
участники этого дела на протяжении последних пяти лет!
--------------------------------
<24> "Вопрос о доступе к правосудию не тот случай, когда
Правительство пытается отказаться от свободно взятых на себя
обязательств. Это уж совершенно ясно. Единственное, что видно из
обмена состязательными бумагами по делу г-на Голдера, так это то,
что Правительство Соединенного Королевства не имело представления
о том, что, признавая статью 6 Конвенции, оно брало на себя
обязательство предоставить право доступа к правосудию без
каких-либо оговорок. Независимо от того, правы мы или нет в
отношении такого толкования, я утверждаю, что последнее абсолютно
ясно. Я не собираюсь подробно рассматривать все доказательства или
аспекты точки зрения Соединенного Королевства по этому вопросу,
которые были представлены в Комиссию. Но я утверждаю, что из всех
конституционных материалов и документов, относящихся к его участию
в разработке Европейской конвенции, совершенно ясно видно, что у
Соединенного Королевства не было намерения взять на себя подобное
обязательство", - (CDH (73) 33 на с. 36: Документ N 5, переданный
Комиссией в Суд).
iii. Намерения и метод разработки
40. Вряд ли можно установить, в чем действительно состояли
намерения Договаривающихся государств в этом вопросе, но это
служит дополнительным доводом не возлагать на них обязательств,
которые со всей определенностью не вытекают из Конвенции или по
крайней мере не следуют из нее, свободные от разумных сомнений.
Обязательству, которое обсуждается сейчас, это не свойственно.
Более того, основываясь на своем предыдущем опыте работы над
проектами договоров, я считаю совершенно немыслимым, чтобы
правительства, намеревающиеся взять на себя обязательство <25>
предоставить доступ к своим судам, приступили бы к этому, действуя
столь окольным образом, т.е. не формулируя данное право открыто и
прямо, а допуская, что оно может быть выведено из п. 1 статьи 6,
прямая и основная цель которого, без всякого сомнения, состоит в
достижении совершенно другого результата, а именно обеспечить
ведение судебного разбирательства быстро и справедливо. Ни один
компетентный разработчик никогда не стал бы вести подобное дело
таким образом.
--------------------------------
<25> То, что национальное законодательство большинства стран
предоставляет право доступа к правосудию, по крайней мере в общей
форме, - это одно. Совсем другое дело предположить, что такое
обязательство можно возложить международным договором - в
особенности когда не было предпринято ни малейших попыток дать его
определение или оговорить условия его применения (см. п. 27 - 30
выше).
41. Поэтому я не предлагаю углубляться в историю разработки
статьи 6 п. 1, что было бы утомительно и мало что дало; в подобных
экскурсах многие моменты весьма туманны и не позволяют прийти к
определенным выводам. Но полезно будет взглянуть на статьи,
сопоставимые со статьей 6 п. 1 в других основных международных
пактах о правах человека. В единственной предшествующей ей
конвенции аналогичного характера - Всеобщей декларации прав
человека (см. сноску 23 выше) имеется статья 8, которая гласит:
"Каждый человек имеет право на эффективную правовую защиту в
компетентных национальных судах от нарушений основных прав,
предоставленных ему конституцией или законом".
В этом тексте нет общего права доступа к правосудию; это
статья процессуального типа подобная статья 5 п. 4 и статья 13
Европейской конвенции, к рассмотрению которых я подойду позднее
(см. сноску 14 выше); они, как постановил сам Суд в своем Решении,
не включают право доступа, которое он обнаружил в п. 1 статьи 6.
За статьей 8 Всеобщей декларации почти сразу же следует другое
положение (статья 10) <26>, где просто говорится:
--------------------------------
<26> Стоящее между ними положение (статья 9), запрещающее
произвольный арест, задержание или ссылку, к рассматриваемому
здесь вопросу не относится.
"Все люди при определении их прав и обязанностей и
рассмотрении любого предъявленного им уголовного обвинения имеют
равное право на справедливое и публичное разбирательство дела
независимым и беспристрастным судом" (курсив мой).
Я выделил эти слова курсивом в статье Всеобщей декларации
потому, что из них совершенно ясно, что, произведя лишь изменение
порядка слов, которое на смысл не влияет, именно ее взяли в
качестве источника первого предложения п. 1 статьи 6 Европейской
конвенции (см. документ, изложенный в п. 25 выше). Еще более
отчетливо, чем эта статья Конвенции, норма Декларации, кроме
чистых гарантий справедливого судебного разбирательства, не
содержит ничего, что свидетельствовало бы о праве на доступ к
суду.
42. Статьи 8 и 10 Всемирной декларации заслуживают того, чтобы
их выделить особо, потому что в преамбуле к Европейской конвенции
подчеркнуто, что стороны преисполнены решимости пойти по пути
коллективного осуществления "некоторых из прав, сформулированных
во Всеобщей декларации". Таким образом, они не намеревались
предоставлять какие-либо права, которые не были сформулированы в
данной Декларации.
43. Следующий сопоставимый документ, Международный пакт о
гражданских и политических правах, принятый ООН в 1966 г., но еще
не вступивший в силу. Он содержит статью 14, очевидно основанную
на статье 10 Всеобщей декларации, а потому и на статье 6 п. 1
Европейской конвенции. Нет необходимости цитировать эту статью,
так как помимо начальной фразы о равенстве всех перед судом и
нескольких небольших и несущественных изменений в выборе и порядке
слов, а также пропуске ссылки на "разбирательство в разумный срок"
она преследует ту же цель, что и п. 1 статьи 6. Наконец,
Американская конвенция 1969 г. (тоже не вступившая в силу)
содержит статью 8 п. 1, которая, на первый взгляд, подходит ближе
всего к выражению идеи о праве доступа, но фактически этого не
делает. Для начала отметим, что эта статья имеет заголовок "Право
на справедливое разбирательство", что относится к категории
процессуальных гарантий. Во-вторых, ее текст свидетельствует, что
статья принадлежит к тому же семейству и имеет то же
происхождение, что и другие сопоставимые с ней нормы более ранних
международных соглашений. Указанный пункт гласит:
"Каждый человек имеет право при определении его гражданских,
трудовых, налоговых или каких-либо других прав и обязанностей или
при доказывании выдвинутых против него обвинений уголовного
характера на разбирательство дела с соблюдением должных гарантий и
в разумный срок компетентным, независимым и беспристрастным судом,
созданным ранее на основании закона".
Если бы в приведенном выше тексте была поставлена точка после
слов "на разбирательство дела", а оставшаяся часть документа была
продолжена с большой буквы, то можно было бы сказать, что право
доступа сформулировано в прямой форме. Однако совершенно ясно
(опустим как не относящееся к интересующей нас цели заключенное в
скобки выражение "с соблюдением должных гарантий и в разумный
срок"), что слово "разбирательство" непосредственно связано с
требованием разбирательства "компетентным ... судом" и ограничено
им. Ударение, как и в п. 1 статьи 6 Европейской конвенции, сделано
на характер разбирательства, а не на существование априорного и
независимого права на судебное разбирательство.
44. Но существенным является то обстоятельство, что все
рассмотренные выше статьи, похоже, имеют один и тот же гораздо
более четко выраженный источник. На это в сжатом виде обращено
внимание в следующем отрывке из заявления, сделанного
представителем Соединенного Королевства в Комиссии, когда, говоря,
в частности, о статье 8 Всеобщей декларации, он сказал <27>:
--------------------------------
<27> Цитируемое произведение в сноске 24 выше.
"Текст статьи 8 основывается на поправке, внесенной
представителем Мексики в третьем комитете Генеральной ассамблеи
23 октября 1948 г. Указанный представитель заявил, что его
поправка всего лишь повторяет текст Боготской декларации, которая
была недавно единогласно принята 21 делегацией латиноамериканских
стран. Статья XVIII Боготской декларации гласила: "Каждый человек
может обратиться в суд, чтобы обеспечить соблюдение своих
юридически признанных прав. В его распоряжение должна быть также
предоставлена простая и скорая процедура, при помощи которой суды
будут защищать его от действий властей, которые причиняют ему
ущерб, нарушая любые из основополагающих конституционных прав".
То, что источник статьи 8 Всемирной декларации кроется в
статье XVIII Боготской декларации, представляет большой интерес
потому, что если в ее первом предложении говорится о праве каждого
человека обращаться в суд для того, чтобы обеспечить соблюдение
своих юридически признанных прав, то в статье 8 Всемирной
декларации текст перередактирован, сужен и звучит так: "Каждый
человек имеет право на использование компетентными национальными
судами эффективных средств правовой защиты".
Отсюда сделан следующий вывод, который является также и моим,
а именно, что "если посмотреть на всю эту историю в целом,
получается, что то, что начиналось в Боготской декларации как
широкое право доступа к правосудию, было сужено до права доступа,
связанного с правами, гарантированными Конвенцией".
45. Таким образом, на протяжении почти двадцати лет со стороны
правительств сознательно проводилась политика уклонения от
разрешения проблемы доступа как таковой. Об этом свидетельствует и
то (см. Документ CDH (73) 33 на с. 45), что п. 1 статьи 6
Европейской конвенции в одном из предварительных вариантов
содержал выражения, которые можно было бы рассматривать как
предусматривающие право доступа как таковое, но в последующем они
исчезли и данная идея нигде более не появлялась в терминологии,
используемой в документах по правам человека, в том числе
подготовленных вслед за Европейской конвенцией (см. выше). Техника
толкования международного договора не знает лучшего доказательства
намерения не предусматривать нечто, чем его первоначальное
включение, а затем отказ от него.
46. Мой вывод из характера приведенных здесь друг за другом
нормативных документов в сочетании с соображениями, к которым я
привлек внимание в п. 38 выше, состоит в том, что Договаривающиеся
государства удовольствовались тем, что de facto полагались на
ситуацию, при которой на практике во всех европейских странах была
предоставлена очень широкая степень доступа к правосудию, но с их
стороны не было определенного намерения выразить это право так,
чтобы оно стало связывающим их международным обязательством (см.
сноску 25 выше). Обязательство, которое при рассмотрении
настоящего дела сформулировал Суд, имеет характер, идущий куда
дальше, чем то, что Правительство Соединенного Королевства и
(весьма вероятно) ряд других правительств стран - участников
Конвенции намеревались допустить как нечто обязательное <28>.
Такой тип обязательства не может, по уже изложенным причинам,
считаться приемлемым в международном плане, без определения и
конкретизации условий и порядка его применения. Конвенция этого не
делает, а Суд не удержался и своим ошибочным решением попытался
взять на себя задачу, которая относится прежде всего к сфере
компетенции соответствующих правительств. Как это признано в
тексте самого Судебного решения (п. 39, второй абзац): "В функции
Суда не входит ни разработка общей теории ограничений, допустимых
в случае с находящимися в тюрьме осужденными, ни абстрактная
оценка совместимости... Тюремных правил [Соединенного Королевства]
с требованиями Конвенции". Но если выработка ограничений на
пользование правом не входит в функции Суда, тогда a fortiori он
не может постулировать и наличие самого права, из числа тех, что
не могут действовать на практике без тех самых ограничений,
вырабатывать которые Суд отказывается.
---------------------------------
<28> Аргументация Соединенного Королевства в вопросе о доступе
к правосудию строилась на принципе национального режима,
предоставляемого обычными международными торговыми договорами.
2. Тексты и отдельные термины
47. Если исходить из вышесказанного, толкование других
относящихся к делу статей Конвенции не вызовет трудностей равно
как и необходимости в оправдательных объяснениях, что происходит
на основании подхода, принятого Судом. Я перечислю и
прокомментирую в общих чертах эти тексты в том порядке, в каком
они следуют:
a) Преамбула - она (как уже было отмечено в п. 42) специально
подчеркивает, что подписавшие Конвенцию правительства преисполнены
решимости "сделать первые шаги" для коллективного осуществления
"некоторых из прав", сформулированных во Всеобщей декларации прав
человека. Эти права, как было показано (п. 41 выше), не
предусматривают какого-либо самостоятельного права доступа к
правосудию как такового, такое право даже не входит в категорию
тех прав, что могли быть охвачены Европейской конвенцией. Но если
бы даже оно и фигурировало в таковом в качестве, условно говоря,
"корректирующего права", то в силу обязывающего характера
формулировок преамбулы оно не было бы в числе прав, включение
которых в Конвенцию необходимо. Только "некоторые" из
корректирующих прав могут значиться в ней, а если основываться на
Всеобщей декларации, то право доступа к правосудию общего
характера не является даже и корректирующим правом. Кроме того,
стороны только собирались сделать "первые шаги" и охватить лишь
"некоторые" из прав. Кажущееся "немыслимым отсутствие в
Европейской конвенции нормы о праве доступа к правосудию"
становится вполне вероятным и не должно вызывать удивления или
недоумения.
b) Из статьи 1 Конвенции (см. п. 26 - 31 выше) следует
требование, чтобы, прежде чем на Договаривающиеся государства
будет возложена обязанность "обеспечить каждому человеку,
находящемуся под их юрисдикцией, права и свободы, обозначенные в
данной части Конвенции", куда входит и п. 1 статьи 6, такие права
и свободы должны быть "определены". Определения должны быть
обязательно точными. Поэтому не получившее определения право
доступа к правосудию не может быть выведено в результате
логических построений или из подразумеваемых положений статьи 6 в
п. 1. Действие статьи 17 Конвенции (см. сноску 17 выше)
подтверждает и усиливает эту точку зрения.
c) Статья 5 п. 4, и статья 13
i) Судебное решение справедливо учло точку зрения, которая
была изложена в сноске 14 выше; но такая точка зрения,
несмотря на всю ее правильность, является неполной и не
охватывает всего того, что стремилось защитить Соединенное
Королевство.
ii) Эти две статьи предусматривают, что Договаривающиеся
государства должны предоставить в своих судах средство
правовой защиты от нарушения материальных прав и свобод,
воплощенных в настоящей Конвенции (это описание является
чем-то вроде парафразы п. 4 статьи 5, но в основном верно и
буквально соответствует статье 13). Я согласен с Судом, что
эти положения сами по себе не воплощают каких-либо
материальных прав и свобод или какого-нибудь общего права
доступа к правосудию, а потому не делают какую-либо норму,
оказывающую такое действие, излишней, что утверждало
Правительство Соединенного Королевства. Однако это
Правительство предположило также, что если общее право доступа
к правосудию должно, как постановил Суд, рассматриваться как
подразумеваемое п. 1 статьи 6, тогда статья 5 п. 4 и статья 13
в свою очередь становятся лишними, потому что право доступа по
статье 6 п. 1 само по себе достаточно. Отсюда следует, что
существование этих двух статей скорее всего свидетельствует о
том, что п. 1 статьи 6 не охватывает право доступа. Этот довод
логически верен, но не совсем безупречен, так как в статьях 5
п. 4 и 13 говорится о предоставлении средств правовой защиты,
тогда как простой доступ не обязательно влечет за собой
существование таких средств: может иметь место доступ к
правосудию и отсутствие таких средств по получении доступа.
Тем не менее, если кто-то готов последовать примеру Суда
воспользоваться такого же рода аргументами, то тогда он мог бы
утверждать, что, так как доступ к правосудию без средств
правовой защиты бесполезен, право доступа должно подразумевать
наличие средств правовой защиты - что явный абсурд. Однако
такой вывод шел бы параллельно рассуждениям Суда о том, что
раз право на справедливое судебное разбирательство без суда
становится бесполезным, оно должно поэтому подразумевать
существование права на обращение в суд. Трудно показать более
наглядно нелогичность данного заключения.
d) Положения статьи 6 п. 1 - ключевое первое предложение
данного пункта уже цитировалось в п. 25 настоящего отдельного
мнения, а изложение другого предложения можно найти в п. 24
Судебного решения. Приводить его здесь нет необходимости, так как
оно лишь уточняет некоторые аспекты "публичного разбирательства",
о котором говорит первое предложение, например: судебное решение
"объявляется публично", но пресса и публика могут при определенных
обстоятельствах не допускаться на судебные заседания в течение
всего процесса или его части. Поэтому указанное предложение не
имеет отношения к преследуемой нами цели, хотя оно одного порядка
с первым и связано с ним "ejusdem generis" (общим правовым
происхождением), как процессуальная норма, говорящая о порядке и
условиях проведения судебного заседания. По поводу первого
предложения и пункта в целом, нижеследующие комментарии служат
дополнением к тем, что уже были сделаны в п. 25 и 33 - 34 выше
(см. также п. 40 в конце).
i) Правило "ejusdem generis" - предыдущие пункты данного
мнения, на которые я только что ссылался, были направлены на
то, чтобы показать, что положения статьи 6 п. 1 полны и
автономны, не требуют дополнений или разъяснений для того,
чтобы их действие стало понятным; они принадлежат к
определенному роду или виду юридических правил процессуального
характера, касающихся исключительно порядка судопроизводства.
Их общая направленность служит именно этому, как было
красноречиво показано аргументами Правительства (CDH (73) 33
на с. 51). Следовательно, правило "ejusdem generis" требует,
что если из текста выводится скрытый в нем, но прямо не
выраженный смысл с целью включения его в этот текст (а все
сходятся на том, что право доступа к правосудию не нашло
своего выражения в тексте документа), то этот скрытый смысл
должен или относиться к чему-то того же порядка, или к той же
категории понятий, что используются в тексте. Но в данном
случае дело обстоит не так. Всякое право доступа к правосудию
как таковое, хотя оно и имеет процессуальный аспект, является
главным образом материальным правом основополагающего
характера. Даже в своих процессуальных аспектах оно заметно
отличается от вопросов, относящихся к порядку
судопроизводства. Как уже было показано, судопроизводство, по
идее, имеет только одно необходимое свойство, а именно что суд
идет, что ведется судебный процесс. Право возбудить дело в
суде относится совсем к другому порядку идей. Следовательно,
выведение одного из другого некорректно и нарушает принятые
каноны толкования.
ii) Правило "expressio unius est exclusio alterius" (одно
выражение исключает другое) - данное правило также оказалось
нарушенным выводом, содержащимся в настоящем Судебном решении.
Это происходит не один раз, но лучшей тому иллюстрацией служит
то, как обращаются со статьей 6 п. 1 в самом начале п. 28
Судебного решения, где говорится, что указанная статья "не
формулирует право доступа... в конкретных выражениях", она
"провозглашает отдельные права, которые являются различными,
но они вытекают из одной и той же основополагающей идеи и,
будучи взяты в совокупности, составляют единое право, хотя и
не получившее конкретного определения в узком значении данного
термина" (на самом деле не получившего определения
вовсе <29>). Мимо чего здесь проходят по соображениям
удобства, так это того, что единственными правами,
действительно "провозглашенными" в статье 6 п. 1 (а
"провозглашать" гипотетически значит выражать определенно),
являются не "отдельные" права, а права, принадлежащие одному и
тому же ряду или категории, а именно права, относящиеся к
срокам и порядку ведения судопроизводства. В этом нет ничего,
что составляло бы воображаемое "единое право", которое якобы
включает право доступа к правосудию помимо действительно
названных процессуальных прав. Последние, с другой стороны,
четко сформулированы таким образом, что требуют применения
правила "expressio unis" (одно выражение исключает другое), а
так как по причинам, уже изложенным выше (п. 25 и 34), данная
статья не содержит ничего, что говорило бы о праве доступа,
кроме того, что если доступ уже имел место, то должно быть
применено данное правило. С риском повториться разрешите мне
сформулировать правильное положение еще раз, а именно, что
нормы статьи 6 п. 1 будут великолепно действовать в
первозданном виде во всех тех случаях, когда последовало
обращение за судебной защитой, без того, чтобы постулировать
внутренне присущее им право на обращение в суд. Статья будет
действовать автоматически, когда (и если) ведется
судопроизводство. Если по каким-либо причинам обращения в суд
не последовало, тогда нет и надлежащего условия, чтобы
привести в действие указанную статью. Нет оправданий
несоблюдению правила "expressio unis".
iii) Единообразная регламентация гражданских и уголовных
процедур есть еще одна серьезная и, возможно, более конкретная
причина, почему никакое право доступа к правосудию, в отличие
от права на справедливое судебное разбирательство, нельзя
считать подразумеваемым в статье 6 п. 1. Указанная статья явно
ставит судебное разбирательство по гражданским и уголовным
делам на одну доску - она рассматривает вопросы справедливости
разбирательства в обоих контекстах. Вопрос же о праве доступа
к правосудию как таковой должен возникать главным образом в
связи с гражданским судопроизводством, где судебный процесс
инициируется истцом. Помимо очень ограниченного и весьма
специфического класса случаев, в которых частное лицо может
выступить с инициативой проведения уголовного разбирательства,
начинают судебное разбирательство по уголовным делам
компетентные органы государственной власти; и в этом контексте
говорить о праве доступа было бы явно абсурдным. Вряд ли можно
считать настоящим ответом на это утверждение, что данное право
присутствует тогда, когда в нем возникает необходимость, а она
появляется в одном случае, но не появляется в другом (в любом
случае власти могут сами о себе позаботиться). Суть не в этом.
Она состоит в том, что данная статья затрагивает сферу как
гражданского, так и уголовного права, хотя верно, что ее
значение больше в первой - именно применительно к
уголовно-правовой области было бы совершенно неуместно в
подавляющем большинстве случаев говорить о праве доступа к
правосудию у тех государственных органов, которые будут
выступать с инициативой возбуждения уголовного
судопроизводства. Это важный аспект, служащий подтверждением
того, что данная статья занимается лишь самим
судопроизводством, а не правом на обращение в суд.
iv) Публичное разбирательство дела "в разумный срок" -
существуют и другие аспекты, связанные с принципом совмещения
в статье 6 п. 1 гражданско-правового и уголовно-правового
направления. Один из них отмечен в доводах Соединенного
Королевства (ссылка на который в Судебном решении такова, что
делает этот довод неуместным и совершенно непонятым <30>),
речь идет о требовании разумного срока судебного
разбирательства. "В разумный срок" по отношению к чему? В
статье об этом не говорится. В случае, когда речь идет о
разбирательстве по уголовному делу, нет места сомнению в том,
что точкой отсчета должен служить день ареста или предъявления
формального обвинения. Исходя только из здравого смысла
следует предположить, что эта точка находится где-то в не
имеющем четких границ предшествующем периоде, когда власти
решают вопрос, следует ли им предъявить обвинение, или
пытаются найти обвиняемого, чтобы арестовать его. С моей точки
зрения, точно такой же принцип должен быть применен mutatis
mutandis и к гражданскому судопроизводству, не только потому
что в противном случае возникает большая степень
несоответствия между двумя видами судопроизводства, но также и
по соображениям практики. В гражданском судопроизводстве
разумный срок должен начинаться с момента формализации жалобы
путем издания судебных документов, направления повестки или
использования иных официальных способов, на основании или в
соответствии с которыми ответчик ставится в известность о
возбужденном против него деле. Предшествующий этому период
времени, когда истец раздумывает о том, следует ли ему
предъявлять иск, консультируется с юристом или собирает
доказательства, является слишком неопределенным, чтобы служить
точкой отсчета, в нем нельзя найти какой-то определенной даты,
от которой можно было бы отмерить "разумный срок". Если бы это
было не так, то точку отсчета можно было бы отнести назад на
многие месяцы, а в некоторых случаях даже годы, что лишало бы
всякого смысла требование суда "в разумный срок", единственной
реальной целью которого является воспрепятствовать
неоправданным задержкам в рассмотрении дела в суде. Но в
результате Суд занял позицию, что, раз сама статья 6 п. 1 не
определяет какой-либо точки отсчета, ему предстоит определять
ее ad hoc и применительно к каждому конкретному случаю.
Следствием этого стало то, что правительства никогда не могут
знать заранее, в течение какого срока дело должно быть
передано в суд с тем, чтобы выполнить требования указанной
статьи, - совершенно неприемлемая ситуация.
v) Суть в том, что все касающееся права доступа к
правосудию по необходимости затрагивает период, предшествующий
формальному открытию судебного разбирательства, так как, раз
оно началось, доступ к правосудию уже состоялся и вопрос
отпадает сам собой. Следовательно, все эпизоды, связанные с
правом доступа к правосудию как таковым, в частности, все
предполагаемые случаи вмешательства в его осуществление или
лишения его, должны относиться исключительно к периоду до
начала справедливого публичного разбирательства, и только ему
статьей 6 п. 1 предписан разумный срок. Это еще одно
доказательство, что данная статья ничего не говорит о праве
доступа, так как этот вопрос относится к стадии,
предшествующей судебному разбирательству.
vi) Выражение "публичное разбирательство" также создает
трудности, если понимать статью 6 п. 1 как предоставляющую
право доступа к правосудию. Ограничиваясь рассмотрением только
гражданского судопроизводства, хочу отметить, что выражение
"публичное" предполагает слушание дела по существу в открытом
суде, что обычно и происходит, если судебное разбирательство
идет нормально. Однако оно может быть прекращено по разным
основаниям на более ранней стадии. Суть в том, что если такое
происходит, то не в ходе публичного разбирательства, а в
закрытом заседании, где присутствуют обычно только стороны и
их адвокаты. Поэтому, если считать, что статья 6 п. 1
подразумевает право доступа, это означало бы своего рода
неотчуждаемое право на публичное разбирательство при любых
обстоятельствах, нечто меньшее уже не было бы "доступом".
--------------------------------
<29> Это одно из тех мест, где Суд признает, что данное право
не имеет определения, - см. п. 26 - 31 выше, особенно 29 и 30, а
также сопровождающие их сноски.
<30> Конечно, речь идет о том, что суд должен состояться в
разумный срок после обращения к правосудию, а не о том, что доступ
к правосудию должен быть предоставлен в разумный срок.
Мой вывод по вопросу о праве доступа состоит в том, что
независимо от того, нравится нам это или нет, это право нельзя
вывести из статьи 6 п. 1 Конвенции иначе как с помощью такого
процесса толкования, который я не нахожу ни разумным, ни
соответствующим правильно понятому значению права международных
договоров. Если право доступа не может быть найдено в статье 6
п. 1, то очевидно, что ему более нигде нет места в Конвенции. Это
серьезный пробел, который, без сомнения, должен быть исправлен. Но
это задача, которую надлежит выполнить Договаривающимся
государствам, а Суд должен возложить эту задачу на них, а не
пытаться выполнить ее сам.
EUROPEAN COURT OF HUMAN RIGHTS
CASE OF GOLDER v. THE UNITED KINGDOM
JUDGMENT
(Strasbourg, 21.II.1975)
In the Golder case,
The European Court of Human Rights, taking its decision in
plenary session in application of Rule 48 of the Rules of Court
and composed of the following judges:
Mr. G. Balladore Pallieri, President,
Mr. H. Mosler,
Mr. A. Verdross,
Mr. E. Rodenbourg,
Mr. M. Zekia,
Mr. J. Cremona,
Mrs. I. H. Pedersen,
Mr. {T. Vilhjalmsson},
Mr. R. Ryssdal,
Mr. A. Bozer,
Mr. W. J. Ganshof van der Meersch,
Sir Gerald Fitzmaurice,
and also Mr. M.-A. Eissen, Registrar and Mr. J.F. Smyth,
Deputy Registrar,
Having deliberated in private,
Decides as follows:
PROCEDURE
1. The Golder case was referred to the Court by the Government
of the United Kingdom of Great Britain and Northern Ireland
(hereinafter called "the Government"). The case has its origin in
an application against the United Kingdom lodged with the European
Commission of Human Rights (hereinafter called "the Commission")
under Article 25 (art. 25) of the Convention for the Protection of
Human Rights and Fundamental Freedoms (hereinafter referred to as
"the Convention"), by a United Kingdom citizen, Mr. Sidney Elmer
Golder. The application was first submitted in 1969; it was
supplemented in April 1970 and registered under no. 4451/70. The
Commission's report in the case, drawn up in accordance with
Article 31 (art. 31) of the Convention, was transmitted to the
Committee of Ministers of the Council of Europe on 5 July 1973.
2. The Government's application, which was made under Article
48 (art. 48) of the Convention, was lodged with the registry of
the Court on 27 September 1973 within the period of three months
laid down in Articles 32 para. 1 and 47 (art. 32-1, art. 47). The
purpose of the application is to submit the case for judgment by
the Court. The Government therein express their disagreement with
the opinion stated by the Commission in their report and with the
Commission's approach to the interpretation of the Convention.
3. On 4 October 1973, the Registrar received from the
Secretary of the Commission twenty-five copies of their report.
4. On 9 October 1973, the then President of the Court drew by
lot, in the presence of the Registrar, the names of five of the
seven judges called upon to sit as members of the Chamber, Sir
Humphrey Waldock, the elected judge of British nationality, and
Mr. G. Balladore Pallieri, Vice-President of the Court, being ex
officio members under Article 43 (art. 43) of the Convention and
Rule 21 para. 3 (b) of the Rules of Court respectively. The five
judges chosen were MM. R. Cassin, R. Rodenbourg, A. Favre, {T.
Vilhjalmsson} and W. Ganshof van der Meersch, (Article 43 in fine
of the Convention and Rule 21 para. 4) (art. 43). The President
also drew by lot the names of substitute judges (Rule 2l para. 4).
Mr. G. Balladore Pallieri assumed the office of President of
the Chamber in accordance with Rule 21 para. 5.
5. The President of the Chamber ascertained, through the
Registrar, the views of the Agent of the Government and of the
Delegates of the Commission on the procedure to be followed. By
Order of 12 October 1973, he decided that the Government should
file a memorial within a time-limit expiring on 3l January 1974
and that the Delegates should be entitled to file a memorial in
reply within two months of the receipt of the Government's
memorial. The President of the Chamber also instructed the
Registrar to request the Delegates to communicate to the Court the
main documents listed in the report. These documents were received
at the registry on 17 October.
The President later granted extensions of the times allowed,
until 6 March 1974 for the Agent of the Government, and until 6
June and then 26 July for the Delegates (Orders of 21 January, 9
April and 5 June 1974). The Government's memorial was received at
the registry on 6 March 1974 and that of the Commission - with
observations by the applicant's counsel annexed - on 26 July.
6. The Chamber met in private on 7 May 1974. Sir Gerald
Fitzmaurice, who had been elected a member of the Court in January
1974 in place of Sir Humphrey Waldock, took his seat in the Court
as the elected judge of British nationality (Article 43 of the
Convention and Rule 2 para. 3) (art. 43).
On the same day the Chamber, "considering that the case
raise(d) serious questions affecting the interpretation of the
Convention", decided under Rule 48 to relinquish jurisdiction
forthwith in favour of the plenary Court.
The new President of the Court, Mr. Balladore Pallieri,
assumed the office of President.
7. After consulting the Agent of the Government and the
Delegates of the Commission, the President decided, by Order of 6
August 1974, that the oral hearings should open on 11 October.
8. The public hearings took place on 11 and 12 October 1974 in
the Human Rights Building at Strasbourg.
There appeared before the Court:
- for the Government:
Mr. P. Fifoot, Legal Counsellor, Foreign and Commonwealth
Office, Barrister-at-Law, Agent and Counsel,
Sir Francis Vallat, K.C.M.G., Q.C., Professor of International
Law, King's College, London; formerly Legal Adviser to the Foreign
Office,
Mr. G. Slynn, Q.C., Recorder of Hereford, Counsel,
and
Sir William Dale, K.C.M.G., formerly Legal Adviser to the
Commonwealth Office,
Mr. R. M. Morris, Principal, Home Office, Advisers;
- for the Commission:
Mr. G. Sperduti, Principal Delegate,
MM. T. Opsahl and K. Mangan, Delegates, and
Mr. N. Tapp, Q.C., who had represented the applicant before
the Commission, assisting the Delegates under Rule 29 para. 1,
second sentence.
The Court heard the addresses and submissions of Mr. Fifoot,
Sir Francis Vallat and Mr. Slynn for the Government and of Mr.
Sperduti, Mr. Opsahl and Mr. Tapp for the Commission, as well as
their replies to questions put by the Court and by several judges.
At the hearings, the Government produced certain documents to
the Court
AS TO THE FACTS
9. The facts of the case may be summarised as follows.
10. In 1965, Mr. Sidney Elmer Golder, a United Kingdom citizen
born in 1923, was convicted in the United Kingdom of robbery with
violence and was sentenced to fifteen years' imprisonment. In
1969, Golder was serving his sentence in Parkhurst Prison on the
Isle of Wight.
11. On the evening of 24 October 1969, a serious disturbance
occurred in a recreation area of the prison where Golder happened
to be.
On 25 October, a prison officer, Mr. Laird, who had taken part
and been injured in quelling the disturbance, made a statement
identifying his assailants, in the course of which he declared:
"Frazer was screaming ... and Frape, Noonan and another prisoner
whom I know by sight, I think his name is Golder ... were swinging
vicious blows at me."
12. On 26 October Golder, together with other prisoners
suspected of having participated in the disturbance, was
segregated from the main body of prisoners. On 28 and 30 October,
Golder was interviewed by police officers. At the second of these
interviews he was informed that it had been alleged that he had
assaulted a prison officer; he was warned that "the facts would be
reported in order that consideration could be given whether or not
he would be prosecuted for assaulting a prison officer causing
bodily harm".
13. Golder wrote to his Member of Parliament on 25 October and
1 November, and to a Chief Constable on 4 November 1969, about the
disturbance of 24 October and the ensuing hardships it had
entailed for him; the prison governor stopped these letters since
Golder had failed to raise the subject-matter thereof through the
authorised channels beforehand.
14. In a second statement, made on 5 November 1969, Laird
qualified as follows what he had said earlier:
"When I mentioned the prisoner Golder, I said "I think it was
Golder", who was present with Frazer, Frape and Noonan, when the
three latter were attacking me.
"If it was Golder and I certainly remember seeing him in the
immediate group who were screaming abuse and generally making a
nuisance of themselves, I am not certain that he made an attack on
me.
"Later when Noonan and Frape grabbed me, Frazer was also
present but I cannot remember who the other inmate was, but there
were several there one of whom stood out in particular but I
cannot put a name to him."
On 7 November, another prison officer reported that:
"... during the riot of that night I spent the majority of the
time in the T.V. room with the prisoners who were not
participating in the disturbance.
740007, Golder was in this room with me and to the best of my
knowledge took no part in the riot.
His presence with me can be borne out by officer ... who
observed us both from the outside."
Golder was returned to his ordinary cell the same day.
l5. Meanwhile, the prison authorities had been considering the
various statements, and on 10 November prepared a list of charges
which might be preferred against prisoners, including Golder, for
offences against prison discipline. Entries relating thereto were
made in Golder's prison record. No such charge was eventually
preferred against him and the entries in his prison record were
marked "charges not proceeded with". Those entries were expunged
from the prison record in 1971 during the examination of the
applicant's case by the Commission.
16. On 20 March 1970, Golder addressed a petition to the
Secretary of State for the Home Department, that is, the Home
Secretary. He requested a transfer to some other prison and added:
"I understand that a statement wrongly accusing me of
participation in the events of 24th October last, made by Officer
Laird, is lodged in my prison record. I suspect that it is this
wrong statement that has recently prevented my being recommended
by the local parole board for parole.
"I would respectfully request permission to consult a
solicitor with a view to taking civil action for libel in respect
of this statement .... Alternatively, I would request that an
independent examination of my record be allowed by Mrs. G.M.
Bishop who is magistrate. I would accept her assurance that this
statement is not part of my record and be willing to accept then
that the libel against me has not materially harmed me except for
the two weeks I spent in the separate cells and so civil action
would not be then necessary, providing that an apology was given
to me for the libel ...."
17. In England the matter of contacts of convicted prisoners
with persons outside their place of detention is governed by the
Prison Act 1952, as amended, and subordinate legislation made
under that Act.
Section 47, sub-section I, of the Prison Act provides that
"the Secretary of State may make rules for the regulation and
management of prisoners ... and for the ... treatment ...
discipline and control of persons required to be detained ...."
The rules made by the Home Secretary in the exercise of this
power are the Prison Rules 1964, which were laid before Parliament
and have the status of a Statutory Instrument. The relevant
provisions concerning communications between prisoners and persons
outside prison are contained in Rules 33, 34 and 37 as follows:
"Letters and visits generally
Rule 33
(1) The Secretary of State may, with a view to securing
discipline and good order or the prevention of crime in the
interests of any persons, impose restrictions, either generally or
in a particular case, upon the communications to be permitted
between a prisoner and other persons.
(2) Except as provided by statute or these Rules, a prisoner
shall not be permitted to communicate with any outside person, or
that person with him, without the leave of the Secretary of State.
...
Personal letters and visits
Rule 34
...
(8) A prisoner shall not be entitled under this Rule to
communicate with any person in connection with any legal or other
business, or with any person other than a relative or friend,
except with the leave of the Secretary of State.
...
Legal advisers
Rule 37
(1) The legal adviser of a prisoner in any legal proceedings,
civil or criminal, to which the prisoner is a party shall be
afforded reasonable facilities for interviewing him in connection
with those proceedings, and may do so out of hearing but in the
sight of an officer.
(2) A prisoner's legal adviser may, with the leave of the
Secretary of State, interview the prisoner in connection with any
other legal business in the sight and hearing of an officer."
18. On 6 April 1970, the Home Office directed the prison
governor to notify Golder of the reply to his petition of 20 March
as follows:
"The Secretary of State has fully considered your petition but
is not prepared to grant your request for transfer, nor can he
find grounds for taking any action in regard to the other matters
raised in your petition."
19. Before the Commission, Golder submitted two complaints
relating respectively to the stopping of his letters (as mentioned
above at paragraph 13) and to the refusal of the Home Secretary to
permit him to consult a solicitor. On 30 March 1971, the
Commission declared the first complaint inadmissible, as all
domestic remedies had not been exhausted, but accepted the second
for consideration of the merits under Articles 6 para. 1 and 8
(art. 6-1, art. 8) of the Convention.
20. Golder was released from prison on parole on 12 July 1972.
21. In their report, the Commission expressed the opinion:
- unanimously, that Article 6 para. 1 (art. 6-1) guarantees a
right of access to the courts;
- unanimously, that in Article 6 para. 1 (art. 6-1), whether
read alone or together with other Articles of the Convention,
there are no inherent limitations on the right of a convicted
prisoner to institute proceedings and for this purpose to have
unrestricted access to a lawyer; and that consequently the
restrictions imposed by the present practice of the United Kingdom
authorities are inconsistent with Article 6 para. 1 (art. 6-1);
- by seven votes to two, that Article 8 para. 1 (art. 8-1) is
applicable to the facts of the present case;
- that the same facts which constitute a violation of Article
6 para. 1 (art. 6-1) constitute also a violation of Article 8
(art. 8) (by eight votes to one, as explained to the Court by the
Principal Delegate on 12 October 1974).
The Commission furthermore expressed the opinion that the
right of access to the courts guaranteed by Article 6 para. 1
(art. 6-1) is not qualified by the requirement "within a
reasonable time". In the application bringing the case before the
Court, the Government made objection to this opinion of the
Commission but stated in their memorial that they no longer wished
to argue the issue.
22. The following final submissions were made to the Court at
the oral hearing on 12 October 1974 in the afternoon.
- for the Government:
"The United Kingdom Government respectfully submit to the
Court that Article 6 para. 1 (art. 6-1) of the Convention does not
confer on the applicant a right of access to the courts, but
confers only a right in any proceedings he may institute to a
hearing that is fair and in accordance with the other requirements
of the paragraph. The Government submit that in consequence the
refusal of the United Kingdom Government to allow the applicant in
this case to consult a lawyer was not a violation of Article 6
(art. 6). In the alternative, if the Court finds that the rights
conferred by Article 6 (art. 6) include in general a right of
access to courts, then the United Kingdom Government submit that
the right of access to the courts is not unlimited in the case of
persons under detention, and that accordingly the imposing of a
reasonable restraint on recourse to the courts by the applicant
was permissible in the interest of prison order and discipline,
and that the refusal of the United Kingdom Government to allow the
applicant to consult a lawyer was within the degree of restraint
permitted, and therefore did not constitute a violation of Article
6 (art. 6) of the Convention.
The United Kingdom Government further submit that control over
the applicant's correspondence while he was in prison was a
necessary consequence of the deprivation of his liberty, and that
the action of the United Kingdom Government was therefore not a
violation of Article 8 para. 1 (art. 8-1), and that the action of
the United Kingdom Government in any event fell within the
exceptions provided by Article 8 para. 2 (art. 8-2), since the
restriction imposed was in accordance with law, and it was within
the power of appreciation of the Government to judge that the
restriction was necessary in a democratic society for the
prevention of disorder or crime.
In the light of these submissions, Mr. President, I
respectfully ask this honourable Court, on behalf of the United
Kingdom Government, to hold that the United Kingdom Government
have not in this case committed a breach of Article 6 (art. 6) or
Article 8 (art. 8) of the European Convention on Human Rights and
Fundamental Freedoms."
- for the Commission:
"The questions to which the Court is requested to reply are
the following:
(1) Does Article 6 para. 1 (art. 6-1) of the European
Convention on Human Rights secure to persons desiring to institute
civil proceedings a right of access to the courts?
(2) If Article 6 para. 1 (art. 6-1) secures such a right of
access, are there inherent limitations relating to this right, or
its exercise, which apply to the facts of the present case?
(3) Can a convicted prisoner who wishes to write to his lawyer
in order to institute civil proceedings rely on the protection
given in Article 8 (art. 8) of the Convention to respect for
correspondence?
(4) According to the answers given to the foregoing questions,
do the facts of the present case disclose the existence of a
violation of Article 6 and of Article 8 (art. 6, art. 8) of the
European Convention on Human Rights?"
AS TO THE LAW
I. On the alleged violation
of Article 6 para. 1 (art. 6-1)
23. Paragraphs 73, 99 and 110 of the Commission's report
indicate that the Commission consider unanimously that there was a
violation of Article 6 para. 1 (art. 6-1). The Government disagree
with this opinion.
24. Article 6 para. 1 (art. 6-1) provides:
"In the determination of his civil rights and obligations or
of any criminal charge against him, everyone is entitled to a fair
and public hearing within a reasonable time by an independent and
impartial tribunal established by law. Judgment shall be
pronounced publicly but the press and public may be excluded from
all or part of the trial in the interests of morals, public order
or national security in a democratic society, where the interests
of juveniles or the protection of the private life of the parties
so require, or to the extent strictly necessary in the opinion of
the court in special circumstances where publicity would prejudice
the interests of justice."
25. In the present case the Court is called upon to decide two
distinct questions arising on the text cited above:
(i) Is Article 6 para. 1 (art. 6-1) limited to guaranteeing in
substance the right to a fair trial in legal proceedings which are
already pending, or does it in addition secure a right of access
to the courts for every person wishing to commence an action in
order to have his civil rights and obligations determined?
(ii) In the latter eventuality, are there any implied
limitations on the right of access or on the exercise of that
right which are applicable in the present case?
A. On the "right of access"
26. The Court recalls that on 20 March 1970 Golder petitioned
the Home Secretary for permission to consult a solicitor with a
view to bringing a civil action for libel against prison officer
Laird and that his petition was refused on 6 April (paragraphs 16
and 18 above).
While the refusal of the Home Secretary had the immediate
effect of preventing Golder from contacting a solicitor, it does
not at all follow from this that the only issue which can arise in
the present case relates to correspondence, to the exclusion of
all matters of access to the courts.
Clearly, no one knows whether Golder would have persisted in
carrying out his intention to sue Laird if he had been permitted
to consult a solicitor. Furthermore, the information supplied to
the Court by the Government gives reason to think that a court in
England would not dismiss an action brought by a convicted
prisoner on the sole ground that he had managed to cause the writ
to be issued - through an attorney for instance - without
obtaining leave from the Home Secretary under Rules 33 para. 2 and
34 para. 8 of the Prison Rules 1964, which in any event did not
happen in the present case.
The fact nonetheless remains that Golder had made it most
clear that he intended "taking civil action for libel"; it was for
this purpose that he wished to contact a solicitor, which was a
normal preliminary step in itself and in Golder's case probably
essential on account of his imprisonment. By forbidding Golder to
make such contact, the Home Secretary actually impeded the
launching of the contemplated action. Without formally denying
Golder his right to institute proceedings before a court, the Home
Secretary did in fact prevent him from commencing an action at
that time, 1970. Hindrance in fact can contravene the Convention
just like a legal impediment.
It is true that - as the Government have emphasised - on
obtaining his release Golder would have been in a position to have
recourse to the courts at will, but in March and April 1970 this
was still rather remote and hindering the effective exercise of a
right may amount to a breach of that right, even if the hindrance
is of a temporary character.
The Court accordingly has to examine whether the hindrance
thus established violated a right guaranteed by the Convention and
more particularly by Article 6 (art. 6), on which Golder relied in
this respect.
27. One point has not been put in issue and the Court takes it
for granted: the "right" which Golder wished, rightly or wrongly,
to invoke against Laird before an English court was a "civil
right" within the meaning of Article 6 para. 1 (art. 6-1).
28. Again, Article 6 para. 1 (art. 6-1) does not state a right
of access to the courts or tribunals in express terms. It
enunciates rights which are distinct but stem from the same basic
idea and which, taken together, make up a single right not
specifically defined in the narrower sense of the term. It is the
duty of the Court to ascertain, by means of interpretation,
whether access to the courts constitutes one factor or aspect of
this right.
29. The submissions made to the Court were in the first place
directed to the manner in which the Convention, and particularly
Article 6 para. 1 (art. 6-1), should be interpreted. The Court is
prepared to consider, as do the Government and the Commission,
that it should be guided by Articles 31 to 33 of the Vienna
Convention of 23 May 1969 on the Law of Treaties. That Convention
has not yet entered into force and it specifies, at Article 4,
that it will not be retroactive, but its Articles 31 to 33
enunciate in essence generally accepted principles of
international law to which the Court has already referred on
occasion. In this respect, for the interpretation of the European
Convention account is to be taken of those Articles subject, where
appropriate, to "any relevant rules of the organization" - the
Council of Europe - within which it has been adopted (Article 5 of
the Vienna Convention).
30. In the way in which it is presented in the "general rule"
in Article 3l of the Vienna Convention, the process of
interpretation of a treaty is a unity, a single combined
operation; this rule, closely integrated, places on the same
footing the various elements enumerated in the four paragraphs of
the Article.
31. The terms of Article 6 para. 1 (art. 6-1) of the European
Convention, taken in their context, provide reason to think that
this right is included among the guarantees set forth.
32. The clearest indications are to be found in the French
text, first sentence. In the field of "contestations civiles"
(civil claims) everyone has a right to proceedings instituted by
or against him being conducted in a certain way -
"{equitablement}" (fairly), "publiquement" (publicly), "dans un
{delai} raisonnable" (within a reasonable time), etc. - but also
and primarily "{a} ce que sa cause soit entendue" (that his case
be heard) not by any authority whatever but "par un tribunal" (by
a court or tribunal) within the meaning of Article 6 para. 1 (art.
6-1) (Ringeisen judgment of 16 July 1971, Series A no. 13, p. 39,
para. 95). The Government have emphasised rightly that in French
"cause" may mean "{proces} qui se plaide" ({Littre}, Dictionnaire
de la langue {francaise}, tome I, p. 509, 5°). This, however, is
not the sole ordinary sense of this noun; it serves also to
indicate by extension "l'ensemble des {interets a} soutenir, {a
faire prevaloir}" (Paul Robert, Dictionnaire {alphabetique} et
analogique de la langue {francaise}, tome I, p. 666, II-2°).
Similarly, the "contestation" (claim) generally exists prior to
the legal proceedings and is a concept independent of them. As
regards the phrase "tribunal {independant} et impartial {etabli}
par la loi" (independent and impartial tribunal established by
law), it conjures up the idea of organisation rather than that of
functioning, of institutions rather than of procedure.
The English text, for its part, speaks of an "independent and
impartial tribunal established by law". Moreover, the phrase "in
the determination of his civil rights and obligations", on which
the Government have relied in support of their contention, does
not necessarily refer only to judicial proceedings already
pending; as the Commission have observed, it may be taken as
synonymous with "wherever his civil rights and obligations are
being determined" (paragraph 52 of the report). It too would then
imply the right to have the determination of disputes relating to
civil rights and obligations made by a court or "tribunal".
The Government have submitted that the expressions "fair and
public hearing" and "within a reasonable time", the second
sentence in paragraph 1 ("judgment", "trial"), and paragraph 3 of
Article 6 (art. 6-1, art. 6-3) clearly presuppose proceedings
pending before a court.
While the right to a fair, public and expeditious judicial
procedure can assuredly apply only to proceedings in being, it
does not, however, necessarily follow that a right to the very
institution of such proceedings is thereby excluded; the Delegates
of the Commission rightly underlined this at paragraph 21 of their
memorial. Besides, in criminal matters, the "reasonable time" may
start to run from a date prior to the seisin of the trial court,
of the "tribunal" competent for the "determination ... of (the)
criminal charge" (Wemhoff judgment of 27 June 1968, Series A no.
7, pp. 26 - 27, para. 19; Neumeister judgment of 27 June l968,
Series A no. 8, p. 41, para. 18; Ringeisen judgment of 16 July
1971, Series A no. 13, p. 45, para. 110). It is conceivable also
that in civil matters the reasonable time may begin to run, in
certain circumstances, even before the issue of the writ
commencing proceedings before the court to which the plaintiff
submits the dispute.
33. The Government have furthermore argued the necessity of
relating Article 6 para. 1 (art. 6-1) to Articles 5 para. 4 and 13
(art. 5-4, art. 13). They have observed that the latter provide
expressly or a right of access to the courts; the omission of any
corresponding clause in Article 6 para. 1 (art. 6-1) seems to them
to be only the more striking. The Government have also submitted
that if Article 6 para. 1 (art. 6-1) were interpreted as providing
such a right of access, Articles 5 para. 4 and 13 (art. 5-4, art.
13) would become superfluous.
The Commission's Delegates replied in substance that Articles
5 para. 4 and 13 (art. 5-4, art. 13), as opposed to Article 6
para. 1 (art. 6-1), are "accessory" to other provisions. Those
Articles, they say, do not state a specific right but are designed
to afford procedural guarantees, "based on recourse", the former
for the "right to liberty", as stated in Article 5 para. 1 (art.
5-1), the second for the whole of the "rights and freedoms as set
forth in this Convention". Article 6 para. 1 (art. 6-1), they
continue, is intended to protect "in itself" the "right to a good
administration of justice", of which "the right that justice
should be administered" constitutes "an essential and inherent
element". This would serve to explain the contrast between the
wording of Article 6 para. 1 (art. 6-1) and that of Articles 5
para. 4 and 13 (art. 5-4, art. 13).
This reasoning is not without force even though the expression
"right to a fair (or good) administration of justice", which
sometimes is used on account of its conciseness and convenience
(for example, in the Delcourt judgment of 17 January 1970, Series
A no. 11, p. 15, para. 25), does not appear in the text of Article
6 para. 1 (art. 6-1), and can also be understood as referring only
to the working and not to the organisation of justice.
The Court finds in particular that the interpretation which
the Government have contested does not lead to confounding Article
6 para. 1 (art. 6-1) with Articles 5 para. 4 and 13 (art. 5-4,
art. 13), nor making these latter provisions superfluous. Article
13 (art. 13) speaks of an effective remedy before a "national
authority" ("instance nationale") which may not be a "tribunal" or
"court" within the meaning of Articles 6 para. 1 and 5 para. 4
(art. 6-1, art. 5-4). Furthermore, the effective remedy deals with
the violation of a right guaranteed by the Convention, while
Articles 6 para. 1 and 5 para. 4 (art. 6-1, art. 5-4) cover claims
relating in the first case to the existence or scope of civil
rights and in the second to the lawfulness of arrest or detention.
What is more, the three provisions do not operate in the same
field. The concept of "civil rights and obligations" (Article 6
para. 1) (art. 6-1) is not co-extensive with that of "rights and
freedoms as set forth in this Convention" (Article 13) (art. 13),
even if there may be some overlapping. As to the "right to
liberty" (Article 5) (art. 5), its "civil" character is at any
rate open to argument (Neumeister judgment of 27 June 1968, Series
A no. 8, p. 43, para. 23; Matznetter judgment of 10 November 1969,
Series A no. 10, p. 35, para. 13; De Wilde, Ooms and Versyp
judgment of 18 June 1971, Series A no. 12, p. 44, para. 86).
Besides, the requirements of Article 5 para. 4 (art. 5-4) in
certain respects appear stricter than those of Article 6 para. 1
(art. 6-1), particularly as regards the element of "time".
34. As stated in Article 31 para. 2 of the Vienna Convention,
the preamble to a treaty forms an integral part of the context.
Furthermore, the preamble is generally very useful for the
determination of the "object" and "purpose" of the instrument to
be construed.
In the present case, the most significant passage in the
Preamble to the European Convention is the signatory Governments
declaring that they are "resolved, as the Governments of European
countries which are like-minded and have a common heritage of
political traditions, ideals, freedom and the rule of law, to take
the first steps for the collective enforcement of certain of the
Rights stated in the Universal Declaration" of 10 December 1948.
In the Government's view, that recital illustrates the
"selective process" adopted by the draftsmen: that the Convention
does not seek to protect Human Rights in general but merely
"certain of the Rights stated in the Universal Declaration".
Articles 1 and 19 (art. 1, art. 19) are, in their submission,
directed to the same end.
The Commission, for their part, attach great importance to the
expression "rule of law" which, in their view, elucidates Article
6 para. 1 (art. 6-1).
The "selective" nature of the Convention cannot be put in
question. It may also be accepted, as the Government have
submitted, that the Preamble does not include the rule of law in
the object and purpose of the Convention, but points to it as
being one of the features of the common spiritual heritage of the
member States of the Council of Europe. The Court however
considers, like the Commission, that it would be a mistake to see
in this reference a merely "more or less rhetorical reference",
devoid of relevance for those interpreting the Convention. One
reason why the signatory Governments decided to "take the first
steps for the collective enforcement of certain of the Rights
stated in the Universal Declaration" was their profound belief in
the rule of law. It seems both natural and in conformity with the
principle of good faith (Article 31 para. 1 of the Vienna
Convention) to bear in mind this widely proclaimed consideration
when interpreting the terms of Article 6 para. 1 (art. 6-1)
according to their context and in the light of the object and
purpose of the Convention.
This is all the more so since the Statute of the Council of
Europe, an organisation of which each of the States Parties to the
Convention is a Member (Article 66 of the Convention) (art. 66),
refers in two places to the rule of law: first in the Preamble,
where the signatory Governments affirm their devotion to this
principle, and secondly in Article 3 (art. 3) which provides that
"every Member of the Council of Europe must accept the principle
of the rule of law ..."
And in civil matters one can scarcely conceive of the rule of
law without there being a possibility of having access to the
courts.
35. Article 31 para. 3 (c) of the Vienna Convention indicates
that account is to be taken, together with the context, of "any
relevant rules of international law applicable in the relations
between the parties". Among those rules are general principles of
law and especially "general principles of law recognized by
civilized nations" (Article 38 para. 1 (c) of the Statute of the
International Court of Justice). Incidentally, the Legal Committee
of the Consultative Assembly of the Council of Europe foresaw in
August 1950 that "the Commission and the Court must necessarily
apply such principles" in the execution of their duties and thus
considered it to be "unnecessary" to insert a specific clause to
this effect in the Convention (Documents of the Consultative
Assembly, working papers of the 1950 session, Vol. III, no. 93, p.
982, para. 5).
The principle whereby a civil claim must be capable of being
submitted to a judge ranks as one of the universally "recognised"
fundamental principles of law; the same is true of the principle
of international law which forbids the denial of justice. Article
6 para. 1 (art. 6-1) must be read in the light of these
principles.
Were Article 6 para. 1 (art. 6-1) to be understood as
concerning exclusively the conduct of an action which had already
been initiated before a court, a Contracting State could, without
acting in breach of that text, do away with its courts, or take
away their jurisdiction to determine certain classes of civil
actions and entrust it to organs dependent on the Government. Such
assumptions, indissociable from a danger of arbitrary power, would
have serious consequences which are repugnant to the
aforementioned principles and which the Court cannot overlook
(Lawless judgment of 1 July 1961, Series A no. 3, p. 52, and
Delcourt judgment of 17 January 1970, Series A no. 11, pp. 14 -
15).
It would be inconceivable, in the opinion of the Court, that
Article 6 para. 1 (art. 6-1) should describe in detail the
procedural guarantees afforded to parties in a pending lawsuit and
should not first protect that which alone makes it in fact
possible to benefit from such guarantees, that is, access to a
court. The fair, public and expeditious characteristics of
judicial proceedings are of no value at all if there are no
judicial proceedings.
36. Taking all the preceding considerations together, it
follows that the right of access constitutes an element which is
inherent in the right stated by Article 6 para. 1 (art. 6-1). This
is not an extensive interpretation forcing new obligations on the
Contracting States: it is based on the very terms of the first
sentence of Article 6 para. 1 (art. 6-1) read in its context and
having regard to the object and purpose of the Convention, a
lawmaking treaty (see the Wemhoff judgment of 27 June 1968, Series
A no. 7, p. 23, para. 8), and to general principles of law.
The Court thus reaches the conclusion, without needing to
resort to "supplementary means of interpretation" as envisaged at
Article 32 of the Vienna Convention, that Article 6 para. 1 (art.
6-1) secures to everyone the right to have any claim relating to
his civil rights and obligations brought before a court or
tribunal. In this way the Article embodies the "right to a court",
of which the right of access, that is the right to institute
proceedings before courts in civil matters, constitutes one aspect
only. To this are added the guarantees laid down by Article 6
para. 1 (art. 6-1) as regards both the organisation and
composition of the court, and the conduct of the proceedings. In
sum, the whole makes up the right to a fair hearing. The Court has
no need to ascertain in the present case whether and to what
extent Article 6 para. 1 (art. 6-1) further requires a decision on
the very substance of the dispute (English "determination", French
"{decidera}").
B. On the "Implied Limitations"
37. Since the impediment to access to the courts, mentioned in
paragraph 26 above, affected a right guaranteed by Article 6 para.
1 (art. 6-1), it remains to determine whether it was nonetheless
justifiable by virtue of some legitimate limitation on the
enjoyment or exercise of that right.
38. The Court considers, accepting the views of the Commission
and the alternative submission of the Government, that the right
of access to the courts is not absolute. As this is a right which
the Convention sets forth (see Articles 13, 14, 17 and 25) (art.
13, art. 14, art. 17, art. 25) without, in the narrower sense of
the term, defining, there is room, apart from the bounds
delimiting the very content of any right, for limitations
permitted by implication.
The first sentence of Article 2 of the Protocol (P1-2) of 20
March 1952, which is limited to providing that "no person shall be
denied the right to education", raises a comparable problem. In
its judgment of 23 July 1968 on the merits of the case relating to
certain aspects of the laws on the use of languages in education
in Belgium, the Court ruled that:
"The right to education ... by its very nature calls for
regulation by the State, regulation which may vary in time and
place according to the needs and resources of the community and of
individuals. It goes without saying that such regulation must
never injure the substance of the right to education nor conflict
with other rights enshrined in the Convention." (Series A no. 6,
p. 32, para. 5).
These considerations are all the more valid in regard to a
right which, unlike the right to education, is not mentioned in
express terms.
39. The Government and the Commission have cited examples of
regulations, and especially of limitations, which are to be found
in the national law of states in matters of access to the courts,
for instance regulations relating to minors and persons of unsound
mind. Although it is of less frequent occurrence and of a very
different kind, the restriction complained of by Golder
constitutes a further example of such a limitation.
It is not the function of the Court to elaborate a general
theory of the limitations admissible in the case of convicted
prisoners, nor even to rule in abstracto on the compatibility of
Rules 33 para. 2, 34 para. 8 and 37 para. 2 of the Prison Rules
1964 with the Convention. Seised of a case which has its origin in
a petition presented by an individual, the Court is called upon to
pronounce itself only on the point whether or not the application
of those Rules in the present case violated the Convention to the
prejudice of Golder (De Becker judgment of 27 March 1962, Series A
no. 4, p. 26).
40. In this connection, the Court confines itself to noting
what follows.
In petitioning the Home Secretary for leave to consult a
solicitor with a view to suing Laird for libel, Golder was seeking
to exculpate himself of the charge made against him by that prison
officer on 25 October 1969 and which had entailed for him
unpleasant consequences, some of which still subsisted by 20 March
1970 (paragraphs 12, 15 and 16 above). Furthermore, the
contemplated legal proceedings would have concerned an incident
which was connected with prison life and had occurred while the
applicant was imprisoned. Finally, those proceedings would have
been directed against a member of the prison staff who had made
the charge in the course of his duties and who was subject to the
Home Secretary's authority.
In these circumstances, Golder could justifiably wish to
consult a solicitor with a view to instituting legal proceedings.
It was not for the Home Secretary himself to appraise the
prospects of the action contemplated; it was for an independent
and impartial court to rule on any claim that might be brought. In
declining to accord the leave which had been requested, the Home
Secretary failed to respect, in the person of Golder, the right to
go before a court as guaranteed by Article 6 para. 1 (art. 6-1).
II. On the alleged violation of Article 8 (art. 8)
41. In the opinion of the majority of the Commission
(paragraph 123 of the report) "the same facts which constitute a
violation of Article 6 para. 1 (art. 6-1) constitute also a
violation of Article 8 (art. 8)". The Government disagree with
this opinion.
42. Article 8 (art. 8) of the Convention reads as follows:
"1. Everyone has the right to respect for his private and
family life, his home and his correspondence.
2. There shall be no interference by a public authority with
the exercise of this right except such as is in accordance with
the law and is necessary in a democratic society in the interests
of national security, public safety or the economic well-being of
the country, for the prevention of disorder or crime, for the
protection of health or morals, or for the protection of the
rights and freedoms of others."
43. The Home Secretary's refusal of the petition of 20 March
1970 had the direct and immediate effect of preventing Golder from
contacting a solicitor by any means whatever, including that which
in the ordinary way he would have used to begin with,
correspondence. While there was certainly neither stopping nor
censorship of any message, such as a letter, which Golder would
have written to a solicitor - or vice-versa - and which would have
been a piece of correspondence within the meaning of paragraph 1
of Article 8 (art. 8-1), it would be wrong to conclude therefrom,
as do the Government, that this text is inapplicable. Impeding
someone from even initiating correspondence constitutes the most
far-reaching form of "interference" (paragraph 2 of Article 8)
(art. 8-2) with the exercise of the "right to respect for
correspondence"; it is inconceivable that that should fall outside
the scope of Article 8 (art. 8) while mere supervision
indisputably falls within it. In any event, if Golder had
attempted to write to a solicitor notwithstanding the Home
Secretary's decision or without requesting the required
permission, that correspondence would have been stopped and he
could have invoked Article 8 (art. 8); one would arrive at a
paradoxical and hardly equitable result, if it were considered
that in complying with the requirements of the Prison Rules 1964
he lost the benefit of the protection of Article 8 (art. 8).
The Court accordingly finds itself called upon to ascertain
whether or not the refusal of the applicant's petition violated
Article 8 (art. 8).
44. In the submission of the Government, the right to respect
for correspondence is subject, apart from interference covered by
paragraph 2 of Article 8 (art. 8-2), to implied limitations
resulting, inter alia, from the terms of Article 5 para. 1 (a)
(art. 5-1-a): a sentence of imprisonment passed after conviction
by a competent court inevitably entails consequences affecting the
operation of other Articles of the Convention, including Article 8
(art. 8).
As the Commission have emphasised, that submission is not in
keeping with the manner in which the Court dealt with the issue
raised under Article 8 (art. 8) in the "Vagrancy" cases (De Wilde,
Ooms and Versyp judgment of 18 June 1971, Series A no. 12, pp.
45 - 46, para. 93). In addition and more particularly, that
submission conflicts with the explicit text of Article 8 (art. 8).
The restrictive formulation used at paragraph 2 (art. 8-2) ("There
shall be no interference ... except such as ...") leaves no room
for the concept of implied limitations. In this regard, the legal
status of the right to respect for correspondence, which is
defined by Article 8 (art. 8) with some precision, provides a
clear contrast to that of the right to a court (paragraph 38
above).
45. The Government have submitted in the alternative that the
interference complained of satisfied the explicit conditions laid
down in paragraph 2 of Article 8 (art. 8-2).
It is beyond doubt that the interference was "in accordance
with the law", that is Rules 33 para. 2 and 34 para. 8 of the
Prison Rules 1964 (paragraph 17 above).
The Court accepts, moreover, that the "necessity" for
interference with the exercise of the right of a convicted
prisoner to respect for his correspondence must be appreciated
having regard to the ordinary and reasonable requirements of
imprisonment. The "prevention of disorder or crime", for example,
may justify wider measures of interference in the case of such a
prisoner than in that of a person at liberty. To this extent, but
to this extent only, lawful deprivation of liberty within the
meaning of Article 5 (art. 5) does not fail to impinge on the
application of Article 8 (art. 8).
In its judgment of l8 June 1971 cited above, the Court held
that "even in cases of persons detained for vagrancy" (paragraph 1
(e) of Article 5) (art. 5-1-e) - and not imprisoned after
conviction by a court - the competent national authorities may
have "sufficient reason to believe that it (is) "necessary" to
impose restrictions for the purpose of the prevention of disorder
or crime, the protection of health or morals, and the protection
of the rights and freedoms of others". However, in those
particular cases there was no question of preventing the
applicants from even initiating correspondence; there was only
supervision which in any event did not apply in a series of
instances, including in particular correspondence between detained
vagrants and the counsel of their choice (Series A no. 12, p. 26,
para. 39, and p. 45, para. 93).
In order to show why the interference complained of by Golder
was "necessary", the Government advanced the prevention of
disorder or crime and, up to a certain point, the interests of
public safety and the protection of the rights and freedoms of
others. Even having regard to the power of appreciation left to
the Contracting States, the Court cannot discern how these
considerations, as they are understood "in a democratic society",
could oblige the Home Secretary to prevent Golder from
corresponding with a solicitor with a view to suing Laird for
libel. The Court again lays stress on the fact that Golder was
seeking to exculpate himself of a charge made against him by that
prison officer acting in the course of his duties and relating to
an incident in prison. In these circumstances, Golder could
justifiably wish to write to a solicitor. It was not for the Home
Secretary himself to appraise - no more than it is for the Court
today - the prospects of the action contemplated; it was for a
solicitor to advise the applicant on his rights and then for a
court to rule on any action that might be brought.
The Home Secretary's decision proves to be all the less
"necessary in a democratic society" in that the applicant's
correspondence with a solicitor would have been a preparatory step
to the institution of civil legal proceedings and, therefore, to
the exercise of a right embodied in another Article of the
Convention, that is, Article 6 (art. 6).
The Court thus reaches the conclusion that there has been a
violation of Article 8 (art. 8).
III. As to the application of Article 50
(art. 50) of the Convention
46. Article 50 (art. 50) of the Convention provides that if
the Court finds, as in the present case, "that a decision ...
taken" by some authority of a Contracting State "is completely or
partially in conflict with the obligations arising from the ...
Convention, and if the internal law of (that State) allows only
partial reparation to be made for the consequences of this
decision", the Court "shall, if necessary, afford just
satisfaction to the injured party".
The Rules of Court state that when the Court "finds that there
is a breach of the Convention, it shall give in the same judgment
a decision on the application of Article 50 (art. 50) of the
Convention if that question, after being raised under Rule 47 bis,
is ready for decision; if the question is not ready for decision",
the Court "shall reserve it in whole or in part and shall fix the
further procedure" (Rule 50 para. 3, first sentence, read together
with Rule 48 para. 3).
At the hearing in the afternoon of 11 October 1974, the Court
invited the representatives, under Rule 47 bis, to present their
observations on the question of the application of Article 50
(art. 50) of the Convention in this case. Those observations were
submitted at the hearing on the following day.
Furthermore, in reply to a question from the President of the
Court immediately following the reading of the Commission's final
submissions, the Principal Delegate confirmed that the Commission
were not presenting, nor making any reservation as to the
presentation of, a request for just satisfaction on the part of
the applicant.
The Court considers accordingly that the above question, which
was duly raised by the Court, is ready for decision and should
therefore be decided without further delay. The Court is of
opinion that in the circumstances of the case it is not necessary
to afford to the applicant any just satisfaction other than that
resulting from the finding of a violation of his rights.
FOR THESE REASONS, THE COURT,
1. Holds by nine votes to three that there has been a breach
of Article 6 para. 1 (art. 6-1);
2. Holds unanimously that there has been a breach of Article 8
(art. 8);
3. Holds unanimously that the preceding findings amount in
themselves to adequate just satisfaction under Article 50 (art.
50).
Done in French and English, the French text being authentic,
at the Human Rights Building, Strasbourg, this twenty-first day of
February one thousand nine hundred and seventy five.
Signed: Giorgio BALLADORE PALLIERI
President
Signed: {Marc-Andre} EISSEN
Registrar
Judges Verdross, Zekia and Sir Gerald Fitzmaurice have annexed
their separate opinions to the present judgment, in accordance
with Article 51 para. 2 (art. 51-2) of the Convention and Rule 50
para. 2 of the Rules of Court.
Initialled: G.B.P.
Initialled: M.-A.E.
SEPARATE OPINION OF JUDGE VERDROSS
(Translation)
I have voted in favour of the parts of the judgment which
relate to the violation of Article 8 (art. 8) and the application
of Article 50 (art. 50) of the Convention, but much to my regret I
am unable to join the majority in their interpretation of Article
6 para. 1 (art. 6-1) for the following reasons.
The Convention makes a clear distinction between the rights
and freedoms it secures itself (Article 1) (art. 1) and those
which have their basis in the internal law of the Contracting
States (Article 60) (art. 60). In the last recital in the
Preamble, the Contracting States resolved to take steps for the
collective enforcement of "certain of the Rights stated in the
Universal Declaration" (certains des droits {enonces} dans la
{Declaration} Universelle) and, according to Article 1 (art. 1),
the category of rights guaranteed comprises only "the rights and
freedoms defined in Section I" of the Convention. It thus seems
that the words "stated" and "defined" are synonymous. As "to
define" means to state precisely, it results, in my view, from
Article 1 (art. 1) that among such rights and freedoms can only be
numbered those which the Convention states in express terms or
which are included in one or other of them. But in neither of
these cases does one find the alleged "right of access to the
courts".
It is true that the majority of the Court go to great lengths
to trace that right in an assortment of clues detected in Article
6 para. 1 (art. 6-1) and other provisions of the Convention.
However, such an interpretation runs counter, in my opinion,
to the fact that the provisions of the Convention relating to the
rights and freedoms guaranteed by that instrument constitute also
limits on the jurisdiction of the Court. This is a special
jurisdiction, for it confers on the Court power to decide disputes
arising in the course of the internal life of the Contracting
States. The norms delimiting the bounds of that jurisdiction must
therefore be interpreted strictly. In consequence, I do not
consider it permissible to extend, by means of an interpretation
depending on clues, the framework of the clearly stated rights and
freedoms. Considerations of legal certainty too make this
conclusion mandatory: the States which have submitted to
supervision by the Commission and Court in respect of "certain"
rights and freedoms "defined" ({definis}) in the Convention ought
to be sure that those bounds will be strictly observed.
The above conclusion is not upset by the argument, sound in
itself, whereby the right to a fair hearing before an independent
and impartial tribunal, secured to everyone by Article 6 para. 1
(art. 6-1), assumes the existence of a right of access to the
courts. The Convention in fact appears to set out from the idea
that such a right has, with some exceptions, been so well
implanted for a long time in the national legal order of the
civilised States that there is absolutely no need to guarantee it
further by the procedures which the Convention has instituted.
There can be no other reason to explain why the Convention has
refrained from writing in this right formally. In my opinion,
therefore, a distinction must be drawn between the legal
institutions whose existence the Convention presupposes and the
rights guaranteed by the Convention. Just as the Convention
presupposes the existence of courts, as well as legislative and
administrative bodies, so does it also presupposes, in principle,
the existence of the right of access to the courts in civil
matters; for without such a right no civil court could begin to
operate.
Nor is my reasoning refuted by contending that, if the right
of access had its basis solely in their national legal order, the
member States of the Council of Europe could, by abolishing the
right, reduce to nothing all the Convention's provisions relating
to judicial protection in civil matters. For if these States were
really determined on destroying one of the foundations of Human
Rights, they would be committing an act contrary to their own will
to create a system based on "a common understanding and observance
of the Human Rights upon which they depend" (fourth recital in the
Preamble).
SEPARATE OPINION OF JUDGE ZEKIA
I adopt, with respect, the introductory part of the judgment
dealing with procedure and facts and also the concluding part
dealing with the application of Article 50 (art. 50) of the
Convention to the present case. I agree also with the conclusion
reached regarding the violation of Article 8 (art. 8) of the
Convention subject to some variation in the reasoning.
I have felt unable, however, to agree with my eminent
colleagues in the way Article 6 para. 1 (art. 6-1) of the
Convention has been interpreted by them and with their conclusion
that a right of access to the courts ought to be read into Article
6 para. 1 (art. 6-1) and that such right is to be considered as
being embodied therein. The outcome of their interpretation is
that the United Kingdom has committed a contravention of Article 6
para. 1 (art. 6-1) of the Convention by disallowing prisoner
Golder to exercise his right of access to the courts.
I proceed to give hereunder, as briefly as I can, the main
reasons for my dissenting opinion on this part of the judgment.
There is no doubt that the answer to the question whether
right of access to courts is provided in Article 6 para. 1 (art.
6-1), depends on the construction of the said Article. We have
been assisted immensely by the representatives of both sides in
the fulfilment of our duties in this respect.
There appears to be a virtual consensus of opinion that
Articles 31, 32 and 33 of the Vienna Convention on the Law of
Treaties, although with no retroactive effect, contain the guiding
principles of interpretation of a treaty. There remains the
application of the rules of interpretation formulated in the
aforesaid Convention to Article 6 para. 1 (art. 6-1) of the
European Convention.
Article 31 para. 1 of the Vienna Convention reads "A treaty
shall be interpreted in good faith in accordance with the ordinary
meaning to be given to the terms of the treaty in their context
and in the light of its object and purpose". No question arises as
to good faith, therefore what remains for consideration is (a)
text, (b) context, (c) object and purpose. The last two elements
might very well overlap on one another.
A. Text
Article 6 para. 1 (art. 6-1) of the European Convention on
Human Rights reads:
"In the determination of his civil rights and obligations or
of any criminal charge against him, everyone is entitled to a fair
and public hearing within a reasonable time by an independent and
impartial tribunal established by law. Judgment shall be
pronounced publicly but the press and public may be excluded from
all or part of the trial in the interests of morals, public order
or national security in a democratic society, where the interests
of juveniles or the protection of the private life of the parties
so require, or to the extent strictly necessary in the opinion of
the court in special circumstances where publicity would prejudice
the interests of justice."
The above Article (art. 6-1), read in its plain and ordinary
meaning, refers to criminal charges brought against a person and
to the civil rights and obligations of a person when such rights
and obligations are sub judice in a court of law. The very fact
that the words immediately following the opening words of the
paragraph, that is, the words following the phrase "In the
determination of his civil rights and obligations or of any
criminal charge against him" deal exclusively with the conduct of
proceedings, i.e., public hearings within a reasonable time before
an impartial court and pronouncement of judgment in public, plus
the further fact that exceptions and/or limitations given in
detail in the same paragraph again exclusively relate to the
publicity of the court proceedings and to nothing else, strongly
indicate that Article 6 para. 1 (art. 6-1) deals only with court
proceedings already instituted before a court and not with a right
of access to the courts. In other words Article 6 para. 1 (art.
6-1) is directed to the incidents and attributes of a just and
fair trial only.
Reference was made to the French version of Article 6 para. 1
(art. 6-1) and specifically to the words "contestations sur ses
droits" in the said Article (art. 6-1). It has been maintained
that the above quoted words convey a wider meaning than the
corresponding English words in the English text. The words in the
French text embrace, it is argued, claims which have not reached
the stage of trial.
The English and French text are both equally authentic. If the
words used in one text are capable only of a narrower meaning, the
result is that both texts are reconcilable by attaching to them
the less extensive meaning. Even if we apply Article 33 of the
Vienna Convention in order to find which of the two texts is to
prevail, we have to look to the preceding Articles 31 and 32 of
the same Convention for guidance. Having done this I did not find
sufficient reason to alter the view just expressed. So much for
the reading of the text which no doubt constitutes "the primary
source of its own interpretation".
B. Context
I pass now to the contextual aspect of Article 6 para. 1 (art.
6-1). As I said earlier, the examination of this aspect is bound
to overlap with considerations appertaining to the object and
purpose of a treaty. There is no doubt, however, that
interpretation is a single combined operation which takes into
account all relevant facts as a whole.
Article 6 para. 1 (art. 6-1) occurs in Section I of the
European Convention on Human Rights and Fundamental Freedoms which
section comprises Articles 2-18 (art. 2, art. 3, art. 4, art. 5,
art. 6, art. 7, art. 8, art. 9, art. 10, art. 11, art. 12, art.
13, art. 14, art. 15, art. 16, art. 17, art. 18) defining rights
and freedoms conferred on people within the jurisdiction of the
Contracting States. Article 1 (art. 1) requires the Contracting
Parties to "secure to everyone within their jurisdiction the
rights and freedoms defined in Section I of this Convention". The
obligations undertaken under this Convention by Contracting States
relate to the rights and freedoms defined. It seems almost
impossible for anyone to contend that Article 6 para. 1 (art. 6-1)
defines a right of access to courts.
A study of Section I discloses: Article 5, paras. 4 and 5
(art. 5-4, art. 5-5), deals with proceedings to be taken before a
court for deciding the lawfulness or otherwise of detention and
gives to the victim of unlawful detention an enforceable right to
compensation.
Articles 9, 10 and 11 (art. 9, art. 10, art. 11) deal with
rights or freedoms in respect of thought, expression, religion,
peaceful assembly and association, etc. What is significant about
these Articles (art. 9, art. 10, art. 11) is the fact that each
Article prescribes in detail the restrictions and limitations
attached to such right.
Article 13 (art. 13) reads:
"Everyone whose rights and freedoms as set forth in this
Convention are violated shall have an effective remedy before a
national authority notwithstanding that the violation has been
committed by persons acting in an official capacity."
This Article (art. 13) indicates a right of access to the
courts in respect of violations of rights and freedoms set forth
in the Convention. In my view courts come within the ambit of
"national authority" mentioned in the Article (art. 13).
Article 17 (art. 17) provides, inter alia, that no limitation
to a greater extent than is provided for in the Convention is
allowed to the rights and freedoms set forth therein.
The relevance of this Article (art. 17) lies in the fact that,
if right of access is to be read into Article 6 para. 1 (art.
6-1), such right of access will have to be an absolute one because
no restrictions or limitations are mentioned in regard to this
right. No one can seriously argue that the Convention contemplates
an absolute and unfettered right of access to courts.
It is common knowledge and it may be taken for granted that
right of access to the national courts, as a rule, does exist in
all civilised democratic societies. Such right, and its exercise,
usually is regulated by constitution, legislation, custom and by
subsidiary laws such as orders and court rules.
Article 60 (art. 60) of the Convention keeps intact such human
rights as are provided by national legislation. Right of access
being a human right is no doubt included in the human rights
referred to in Article 60 (art. 60). This in a way fills up the
gap for claims in respect of which no specific provision for right
of access is made in the Convention.
The competence of the courts, as well as the right of the
persons entitled to initiate proceedings before a court, are
regulated by laws and rules as above indicated. One commences
proceedings by filing an action, petition or application in the
registry of the court of first instance or of the superior court.
One has to pay the prescribed fees (unless entitled to legal aid)
and cause the issue of writs of summons or other notices. Persons
might be debarred unconditionally or conditionally from
instituting proceedings on account of age, mental condition,
bankruptcy, frivolous and vexatious litigation. One may have to
make provision for security of costs and so on.
After the institution of proceedings and before a case comes
up for hearing there are many intervening procedural steps. A
master, or a judge in chambers and not in open court, is empowered
in a certain category of cases to deal summarily and finally with
a claim in an action, petition or application. Such is the case
for instance when claim as endorsed on a writ, or as stated in the
pleadings, does not disclose any cause of action or, in the case
of a defendant or respondent, his reply or points of defence do
not disclose a valid defence in law.
All this, digression, is simply to emphasise the fact that if
in the Convention it was intended to make the right of access an
integral part of Article 6 para. 1 (art. 6-1), those responsible
for drafting the Convention would, no doubt, have followed their
invariable practice, after defining a human right and freedom, to
prescribe therein the restrictions and limitations attached to
such right and freedom.
Surely if a right of access, independently of those expressly
referred to in the Convention, was to be recognised to everybody
within the jurisdictions of the High Contracting Parties,
unrestricted by laws and regulations imposed by national
legislation, one would expect such right to be expressly provided
in the Convention. The care and pains taken in defining human
rights and freedoms in the Convention and minutely prescribing the
restrictions, indicate strongly that right of access is neither
expressly nor by necessary implication or intendment embodied in
Article 6 para. 1 (art. 6-1).
One might also remark: if there is no right of access to
courts, what is the use of making copious provisions for the
conduct of proceedings before a court?
If, indeed, provisions relating to the right of access were
altogether lacking in the Convention - although this is not the
case - I would concede that by necessary implication and
intendment such a right is to be read as being incorporated in the
Convention, though not necessarily in the Article in question. I
would have acted on the assumption that the Contracting Parties
took the existence of such right of access for granted.
C. Object and purpose
Article 6 para. 1 (art. 6-1) could by no means be
under-estimated, when it is read with its ordinary meaning,
without any right of access being integrated into it. Public
hearing within reasonable time before an impartial tribunal, with
delivery of judgment in open court, - although one might describe
them as procedural matters - nevertheless are fundamentals in the
administration of justice, and therefore Article 6 para. 1 (art.
6-1) has and deserves its raison {d'etre} in the Charter of Human
Rights, without grafting the right of access onto it. Its scope of
operation will still be very wide.
The Preamble of the European Convention on Human Rights and
Fundamental Freedoms in its concluding paragraph declares: "Being
resolved, as the Governments of European countries which are
like-minded and have a common heritage of political traditions,
ideals, freedom and the rule of law, to take the first step for
the collective enforcement of certain of the Rights stated in the
Universal Declaration." I think the United Kingdom Government was
not unjustified in drawing our attention to the words "to take the
first steps" and to the words "enforcement of certain of the
Rights", occurring in that paragraph.
As to the references made to the travaux {preparatoires} of
the Convention, the Universal Declaration of Human Rights, the
European Convention on Establishment, the International Covenant
on Civil and Political Rights and other international instruments,
I am content to make only very short observations. In the travaux
{preparatoires} of the Declaration, the early drafts included
expressly the words "right of access" but these words were dropped
before the text took its final form.
Article 8 of the Universal Declaration contains a right of
access to courts for violations of fundamental rights granted by
constitution or by law.
Article 10 of the Universal Declaration more or less
corresponds to the main part of Article 6 para. 1 (art. 6-1) of
the European Convention and it does not refer to a right of
access. It seems the main part of Article 6 para. 1 (art. 6-1)
followed the pattern of Article 10 of the Universal Declaration.
And so too does Article 14 para. 1 of the International Covenant.
Article 7 of the European Convention on Establishment provides
expressly a "right of access to the competent judicial and
administrative authorities". The same applies to Article 2 para. 3
of the International Covenant.
The above supports the view that when right of access to
courts was intended to be incorporated in a treaty, this was done
in express terms.
I have already endeavoured to touch the main elements of
interpretation in some order. When all elements are put together
and considered compositively, to my mind the combined effect lends
greater force to the correctness of the opinion submitted.
As to Article 8 (art. 8)
The Home Secretary, by not allowing prisoner Golder to
communicate with his solicitor with a view to bringing an action
for libel against the prison officer, Mr. Laird, was depriving the
former of obtaining independent legal advice.
In the circumstances of the case I find that Golder was denied
right of respect for his correspondence and such denial amounts to
a breach of the Article (art. 8) in question.
In an action for libel Mr. Laird might succeed in a plea of
privilege and prove non-existence of malice. The Home Secretary or
the Governor of Prisons might reasonably believe that Golder had
no chance of sustaining an action, but in principle I am inclined
to the view that unless there are overriding considerations of
security a prisoner should be allowed to communicate with, and
consult, a solicitor or a lawyer and obtain independent legal
advice.
SEPARATE OPINION OF JUDGE SIR GERALD FITZMAURICE
Introduction
1. For the reasons given in Part I of this Opinion, I have -
though with some misgivings - participated in the unanimous
affirmative vote of the Court on the question of Article 8 (art.
8) of the European Convention on Human Rights. To that extent
therefore, I must hold the United Kingdom to have been in breach
of the Convention in the present case.
2. On the other hand I am quite unable to agree with the Court
on what has been the principle issue of law in these proceedings,
- namely that of the applicability, and interpretation, of Article
6, paragraph 1 (art. 6-1), of the Convention - the question of the
alleged right of access to the courts - the point here being, not
whether the Convention ought to provide for such a right, but
whether it actually does. This is something that affects the whole
question of what is legitimate by way of the interpretation of an
international treaty while keeping within the confines of a
genuinely interpretative process, and not trespassing on the area
of what may border on judicial legislation. I deal with it in Part
II below.
3. I need not set out what the facts in this case were as I
agree with the statement of them contained in the Court's
Judgment.
Part I. Article 8 (art. 8) of the Convention
4. The issue that arises on Article 8 (art. 8) of the
Convention is whether the United Kingdom Home Secretary, by
refusing Golder (then under penal detention in Parkhurst Prison)
permission to consult a solicitor, infringed the provisions of
that Article (art. 8) which read as follows:
"1. Everyone has the right to respect for his private and
family life, his home and his correspondence.
2. There shall be no interference by a public authority with
the exercise of this right except such as is in accordance with
the law and is necessary in a democratic society in the interests
of national security, public safety or the economic well-being of
the country, for the prevention of disorder or crime, for the
protection of health or morals, or the protection of the rights
and freedoms of others."
Two principal categories of questions - or doubts - arise with
regard to this provision: is it applicable at all to the
circumstances of the present case? - and secondly, if it is
applicable in principle, does the case fall within any limitations
on, or exceptions to, the rule it embodies?
A. The question of applicability
5. The doubts about applicability coalesce around the meaning
of the term "correspondence", and the notion of what constitutes
an "interference" with the "exercise of the right of respect for
... correspondence". The term "correspondence", in this sort of
context, denotes, according to its ordinarily received and
virtually universal dictionary <1> meaning, something that is less
wide than "communication" - or rather, is one of several possible
forms of communication. It denotes in fact written correspondence,
possibly including telegrams or telex messages, but not
communication by person to person by word of mouth, by telephone
<2> or signs or signals. It would therefore be wrong to equate the
notion of "correspondence" with that of "communication". However,
as there does not seem to have been any question of Golder
telephoning to a solicitor, that point does not arise. What does
arise is that, even as regards a letter, Golder never wrote at all
to any solicitor. There was no letter, so none was stopped. In
that sense therefore there was no interference with his
correspondence because, as between himself and the solicitor he
would have consulted, there was no correspondence to interfere
with, such as there was in the case of his attempts to write to
his Member of Parliament <3>. But the reason for this was that,
having enquired whether he would be allowed to consult a solicitor
"with a view to taking civil action for libel" - which I think one
must assume would have meant (at least initially) writing to him
<4> - he was informed that he would not be, - which meant, in
effect, that any letter would be stopped - and so he did not write
one. There was, accordingly, no literal or actual interference
with his correspondence in this respect; - but in my view there
was what amounted, in English terminology, to a "constructive"
stoppage or interference; and I consider that it would be placing
an undue and formalistic restriction on the concept of
interference with correspondence not to regard it as covering the
case of correspondence that has not taken place only because the
competent authority, with power to enforce its ruling, has ruled
that it will not be allowed. One must similarly I think reject the
equally restrictive view that even if permission had been given,
Golder might not in practice have availed himself of it, which is
beside the real point.
--------------------------------
<1> Significantly the Oxford English Dictionary does admit an
older meaning, in the sense of "intercourse, communication" or
(the verb) "to hold communication or intercourse [with]", but
pronounces these usages to be obsolete now except in the context
of letters or other written communications.
<2> In his masterly work The Application of the European
Convention on Human Rights, Mr. J.E.S. Fawcett draws attention to
the practice of the German Courts of treating "conversation,
whether direct or by telephone, as being part of private life"
(op. cit., p. 194), respect for private life being another of the
categories protected by Article 8 (art. 8) of the Convention.
<3> See paragraphs 13 and 19 of the Court's Judgment. Golder's
claim under this head was found inadmissible by the European
Commission of Human Rights because he had a right of appeal in the
United Kingdom which he had failed to exercise. Thus he had not
exhausted his local legal remedies.
<4> It would seem to be a matter of common sense to suppose
that any attempt by Golder to telephone a solicitor from prison
(of which there is no evidence) would have proved abortive, though
no interference with his correspondence, contrary to Article 8
(art. 8), would have been involved, - but see the private life
theory, note 2 above.
(6. The very important fact that this refusal would not in the
long run have prevented Golder from bringing his claim, had he
been advised to do so - because he would still have been in time
for that after his release from prison - is not material on the
question of Article 8 (art. 8). It is highly material on the
question of the alleged right of access under Article 6.1 (art.
6-1), and I shall deal with it in that connexion.)
7. A point similar to those discussed in paragraph 5 above
arises over what exactly is the "right" referred to in the phrase
"There shall be no interference by a public authority with the
exercise of this right", which appears at the beginning of the
second paragraph of the Article (art. 8-2), - the right itself
being stated in the first paragraph (art. 8-1) to be the right of
the individual to "respect for his private and family life, his
home and his correspondence". It would be easy to close the
argument at once by saying that correspondence is not "respected"
if it is not allowed to take place at all. But the matter is not
so simple as that. It could undoubtedly be contended that
correspondence is respected so long as there is no physical
interference with whatever correspondence there is, but that the
words used neither convey nor imply any guarantee that there will
be any correspondence; so that, for instance, a total prohibition
of correspondence would not amount to an interference with the
right. Some colour would be lent to this argument by the context
in which the word "correspondence" appears, viz. "private and
family life", "home and ... correspondence", which does suggest
the motion of something domiciliary and, in consequence, the type
of interference that might take place if someone's private papers
in his home or hotel or on his person were searched, and actual
letters were seized and removed. But is the notion confined to
that sort of thing? This seems too narrow. The right which is not
to be interfered with by the public authority, is the "right to
respect" for correspondence, and it seems to me that,
constructively at least, correspondence is not respected where, in
order to avoid the seizure or stoppage of it that would otherwise
take place, the public authority interdicts it a priori <5>.
Hence, the Judgment of the Court makes the essential point when it
suggests that it would be inadmissible to consider that Article 8
(art. 8) would have been applicable if Golder had actually
consulted his solicitor by letter, and the letter had been
stopped, but inapplicable because he was merely told (in effect)
that it would be stopped if he wrote it, and so he did not write
it.
--------------------------------
<5> This is perhaps not quite fair to the prison authorities,
who acted entirely correctly within the scope of the Prison Rules.
There was no general interdiction of correspondence. But when
Golder asked for permission to consult a solicitor it was refused.
It must therefore be assumed that had he attempted to effect a
consultation in the only way practicable for him - at least
initially - viz. by letter, the letter would have been stopped -
and see note 4 supra.
B. Limitations and exceptions
8. I cannot agree with the view expressed in the Judgmnent of
the Court that the structure of Article 8 (art. 8) rules out even
the possibility of any unexpressed but inherent limitations on the
operation of the rule stated in paragraph 1 and the first fifteen
words of paragraph 2 of the Article (art. 8-1, art. 8-2). Since
"respect" for correspondence - which is what (and also all that)
paragraph 1 of Article 8 (art. 8-1) enjoins - is not to be equated
with the notion of complete freedom of correspondence <6>, it
would follow, even without the exceptions listed in the second
paragraph (art. 8-2), that the first paragraph (art. 8-1) could
legitimately be read as conferring something less than complete
freedom in all cases, and in all circumstances. It would in my
view have to be read subject to the understanding that the degree
of respect required must to some extent be a function of the
situation in general and of that of the individual concerned in
particular. Hence - and not to stray beyond the confines of the
present case - control of a lawfully detained prisoner's
correspondence is not incompatible with respect for it, even
though control must, in order to be effective, carry the power in
the last resort to prevent the correspondence, or particular
pieces of it, from taking place. This must, in the true meaning of
the term, be "inherent" in the notion of control of correspondence
which, otherwise, would be a dead letter in all senses of that
expression. The crucial question naturally remains whether, in the
particular circumstances and in the particular case, the degree of
control exercised was justifiable - that is, strictly, was
compatible with the concept of "respect", as reasonable to be
understood, - more especially when it involved a prohibition or
implied threat of a stoppage.
--------------------------------
<6> I am glad to be fortified in this view by no less an
authority than that of the President of the European Commission of
Human Rights, who says (op. cit. in note 2 supra, p. 196) that
"respect" for correspondence in Article 8 (1) (art. 8-1) does
not, quite apart from Article 8 (2) (art. 8-2), involve an
unlimited freedom in the matter".
9. It was doubtless because the originators of the Convention
realised that the rule embodied in Article 8 (art. 8) would have
to be understood in a very qualified way, if it was to be
practicable at all, that they subjected it to a number of specific
exceptions; - and although these do not in my opinion - for the
reasons just given - necessarily exhaust all the possible
limitations on the rule, they are sufficiently wide and general to
cover most of the cases likely to arise. The drafting of these
exceptions is unsatisfactory in one important respect: six heads
or categories are mentioned, but they are placed in two groups of
three, - and what is not clear is whether it is necessary for an
alleged case of exception to fall under one of the three heads in
both groups, or whether it suffices for it to fall under any one
of the three heads in either the one or the other group. This
ambiguity, which certainly exists in the English text of the
Article (art. 8) (see paragraph 4 supra) <7>, I fortunately do not
need to resolve, because I am satisfied that, considered on a
category basis, control of a prisoner's correspondence is capable
of coming under the heads both of "public safety" and "the
prevention of disorder or crime", thus ranking as an excepted
category whichever of the two above described methods of
interpreting this provision might be adopted.
--------------------------------
<7> The point arises because it is not clear whether the
categories beginning with the words "for the prevention of", etc.,
are governed by and relate directly back to the words "is
necessary", or whether they relate only to the words "in the
interests of".
10. There is however a further element of ambiguity or failure
of clarity. What paragraph 2 of the Article (art. 8-2) requires is
that there shall be "no interference [in effect with
correspondence] except such as is ... necessary ... for [e.g.] the
prevention of disorder and crime". The natural meaning of this
would seem to be that, in order to justify interference in any
particular case, the interference must be "necessary" in that case
"for the prevention of crime" etc. On this basis, even though some
control of correspondence might in principle be needed for the
prevention etc. (e.g. prisoners could otherwise arrange their own
escapes, or plan further crimes), the particular interference
(here constructive stoppage) would still require to be justified
as necessary in the case itself "for the prevention ..." etc. On
behalf of the United Kingdom Government however, although at one
point it seemed to be admitted that the necessity must be related
to the particular case, a somewhat different view was also put
forward, - on the face of it a not at all unreasonable, and quite
tenable, view, - which came to this, namely that, provided the
type of restriction involved could be justified in the light of,
and as coming fairly within, one of the excepted categories
specified in paragraph 2 of Article 8 (art. 8-2), the application
of the restriction in the particular case must be left to the
discretion of the prison authorities, or at least they must be
allowed a certain latitude of appreciation, so long as they
appeared to be acting responsibly and in good faith, - and of
course there has never been any suggestion of anything else in the
present case. If the matter is regarded in this way, so it was
urged, the Court ought not to go behind the action of the prison
authorities and sit in judgment upon the manner in which this
discretion had been exercised. Another and more lapidary version
of the same contention would be to say that it seeks to justify
the act complained of by reference to the character of the
restriction involved, rather than the character of what was done
in the exercise of that restriction. Therefore, so long as the
restriction belongs in principle to the class or category of
exception invoked, and has been imposed in good faith, the enquiry
should stop there.
11. I regret that I cannot accept this argument, despite its
considerable persuasiveness. The matter seems to me to turn on the
effect of the word "interference" in the phrase "There shall be no
interference ... with ... except such as is ... necessary ... for
the prevention ... etc." I think the better view is that this
contemplates the act itself that is carried out in the exercise of
the restriction, rather than the restriction or type of control
from which it derives. It is the act - in this case the refusal of
permission - that constitutes the interference, rather than the
taking of power to do so under a regulation which, theoretically,
might never be made use of. In other words, it does not suffice to
show that in general some control over the correspondence of
prisoners - and even on occasion a stoppage of it - is "necessary
... in the interests of ... public safety" or "for the prevention
of disorder or crime". If that were all, it could be admitted at
once that in principle such a necessity exists, - subject to
questions of degree and particular application. But it has to be
shown in addition that the particular act of interference involved
was as such "necessary" on those grounds.
12. Accordingly, what has to be enquired into in the present
case is the concrete refusal to allow Golder to consult a
solicitor (regarding this, for reasons already given, as a
constructive interference with his correspondence, - or rather -
to use the cumbrous verbiage of Article 8 (art. 8) - with his
"right to respect" for his correspondence). The question then is,
whether this refusal was "necessary" on grounds of public safety,
prevention of crime, etc. Put in that way, it seems to me that
there can only be one answer: it was not, - and in saying this I
have not overlooked the United Kingdom argument to the effect that
if Golder had been allowed access to a solicitor over what was
considered (by the authorities) as an entirely unmeritorious
claim, the same facilities could not in fairness have been refused
to other prisoners because, in the application of any rule, there
must be consistency and adherence to some well defined and
understood working principle. That is no doubt true, but it does
not dispose of the need to show that refusing any one at all -
that the practice itself of refusal on those particular grounds -
is justified as being "necessary ... in the interests of public
safety" or "for the prevention of disorder" etc. This brings me to
what has to be regarded as the crucial question: - with whom does
it properly lie to decide whether, as I have put it in
recapitulation of the United Kingdom argument, claims such as
Golder's - in respect of which he wanted to consult a solicitor -
was a "wholly unmeritorious one"? Is not such a matter one for
judicial rather than executive determination?
13. Actually, the United Kingdom Home Secretary did not, in
point of fact, make use of this form of words in replying to
Golder, or indeed express any opinion as to the merits or
otherwise of his claim: the language employed was of the vaguest
and most general kind <8>. However, the United Kingdom case has
been argued throughout on the basis that the underlying reason for
the refusal was the belief of the authorities that Golder had no
good claim in law, and could not succeed in any libel action
brought against the prison officer who had originally complained
about him but had subsequently withdrawn the complaint. It must
therefore be assumed that the rejection of Golder's request was de
facto based on these grounds, and the alleged necessity of the
rejection in the interests of public safety, prevention of
disorder, etc., must be evaluated accordingly.
--------------------------------
<8> Golder had made two requests: to be transferred to another
prison, and to be allowed either to consult a solicitor about the
possibility of taking legal action or alternatively to obtain the
advice of a certain named magistrate, in whose views he would have
confidence. In reply, he was told that the Secretry of State had
fully considered his petition "but is not prepared to grant your
request for a transfer, nor can he find grounds for taking any
action in regard to the other matters raised in your petition".
14. In the particular case of Golder it is imppossible to see
how a refusal so based could be justified as necessary on any of
the grounds specified in paragraph 2 of Article 8 (art. 8-2), even
if it was in accordance with normal prison practice, as doubtless
it was, - because then it would be the practice as such that was
at fault. Even if the matter is looked at from the standpoint of
the United Kingdom contention that the practice is justified
because prisoners are, by definition as it were, litigious, and
only too ready to start up frivolous, vexatious or unfounded
actions if not prevented, the point remains that, however
inconvenient this may be for the prison authorities, it is still
difficult to see how many necessity in the interests of public
safety or the prevention of disorder or crime can be involved. But
even if, theoretically, it could be, none seems to have been
satisfactorily established in Golder's case.
l5. More important however, is the fact that the real reason
for the refusal in Golder's case does not seem to have been
"necessity" at all, but the character of his claim; and here the
true underlying issue is reached. A practice whereby contact with
a solicitor about possible legal proceedings is refused because
the executive authority has determined that the prisoner has no
good legal ground of claim, not only cannot be justified as
"necessary" etc. (does not even pretend so to be), - it cannot be
justified at all, because it involves the usurpation of what is
essentially a judicial function. To say this is not, even for a
moment, to throw any doubt on the perfect good faith of the
authorities in taking the view they did about Golder's claims. But
that is not the point. The point is that it was motivated by what
was in effect a judicial finding, - not, however, one emanating
from any judicial authority, but from an executive one. Yet it is
precisely one of the functions of a judicial system to provide,
through judicial action, and after hearing argument if necessary,
means for doing what the prison authorities, acting executively,
and without hearing any argument - at least from Golder himself or
his representative - did in the present case. All normal legal
systems - including most certainly the English one - have
procedures whereby, at a very early stage of the proceedings, a
case can (to use English terminology) be "struck out" as frivolous
or vexatious or as disclosing no cause of action - (grounds
roughly analogous to the "abuse of the right of petition", or
"manifestly illfounded" petition, in human rights terminology)
<9>. This can be done, and usually is, long before the case would
otherwise have reached the trial judge, had it gone forward for
trial; but nevertheless it is done by a judicial authority, or one
acting judicially. It may be a minor or lesser authority, but the
judicial character both of the authority and of the proceedings
remains.
--------------------------------
<9> These are amongst the grounds, specified in Article 27
(art. 27) of the European Convention, on which the Commission of
Human Rights must refuse to deal with a petition.
16. It is difficult to see why - or at least it is difficult
to see why as a matter of necessity under Article 8, paragraph 2
(art. 8-2), prisoners, just because they have that status, should
be liable to be deprived of the right to have these preliminary
objections to their claims (whether good or bad) judicially
determined, especially as they are objections of a kind which it
is for the defendant in an action to take, not a third party
stranger to it. But here of course a further underlying element is
reached. The Home Secretary was not a stranger to Golder's
potential claim, even if he was not directly a prospective party
to it, - for it was his own prison officer and the conduct of that
officer which would be in issue in the claim, if it went forward.
Again, there is, and can be, no suggestion that the Home Secretary
was influenced by the fact that he was technically in interest. It
is simply the principle of the thing that counts: nemo in re sua
judex esse potest. Of course, both in logic and in law, this could
not operate per se to cancel out any necessity that genuinely
existed on the basis of one of the exceptions specified in
paragraph 2 of the Article 8 (art. 8-2). If such necessity really
did exist, then the interference would not be contrary to Article
8 (art. 8) as such. What the element of nemo in re sua does do
however, is to make it incumbent on the authorities to justify the
interference by reference to very clear and cogent considerations
of necessity indeed, - and these were certainly not present in
this case.
17. In concluding therefore, as I feel bound to do, that there
has been a breach of Article 8 (art. 8), though clearly an
involuntary one, I should like to add that having regard to the
perplexing drafting of Article 8 (art. 8), of which I hope to have
afforded some demonstration - (nor is it unique in that respect in
this Convention) - it can cause no surprise if governments are
uncertain as to what their obligations under it are. This applies
a fortiori to the interpretation of Article 6, paragraph 1 (art.
6-1), of the Convention to which I now come.
Part II. Article 6, paragraph 1 (art. 6-1)
A. The applicability aspect
18. In the present case the chief issue that has arisen and
been the subject of argument, is whether the Convention provides
in favour of private persons and entities a right of access to the
courts of law in the various countries parties to it. It is agreed
- and admitted in the Court's Judgment (paragraph 28) - that the
only provision that could have any relevance for this purpose -
Article 6, paragraph 1 (art. 6-1) - does not directly or in terms
give expression to such a right. Nevertheless this right is read
into the Convention on the basis partly of general considerations
external to Article 6.1 (art. 6-1) as such, partly of inferences
said to be required by its provisions themselves. But before
entering upon this matter there arises first an important
preliminary issue upon which the question of the very
applicability of this Article (art. 6-1) and of the relevance of
the whole problem of access depends. There exists also another
preliminary point of this order, consideration of which is however
more conveniently postponed until later - see paragraphs 26-31
below.
19. Clearly, it would be futile to discuss whether or not
Article 6.1 (art. 6-1) of the Convention afforded a right of
access to the English courts unless Golder had in fact been denied
such access, - and in my opinion he had not. He had, in the manner
already described, been prevented from consulting a solicitor with
a view - possibly - to having recourse to those courts; but this
was not in itself a denial of access to them, and could not be
since the Home Secretary and the prison authorities had no power
de jure to forbid it. It might nevertheless be prepared to hold,
as the Court evidently does, that there had been a "constructive"
denial if, de facto, the act of refusing to allow Golder to
consult a solicitor had had the effect of permanently and finally
cutting him off from all chances of recourse to the courts for the
purpose of the proceedings he wanted to bring. But this was not
the case : he would still have been in time to act even if he had
served his full term, which he did not do, being soon released on
parole.
20. I of course appreciate the force of the point that the
lapse of time could have been prejudicial in certain ways, - but
it could not have amounted to a bar. The fact that the access
might have been in less favourable circumstances does not amount
to a denial of it. Access, provided it is allowed, or possible,
does not mean access at precisely the litigant's own time or on
his own terms. In the present case there was at the most a factual
impediment of a temporary character to action then and there, but
no denial of the right because there could not be, in law. The
element of "remoteness", of which the English legal system takes
considerable account, also enters into this. Some distance,
conceptually, has to be travelled before it can be said that a
refusal to allow communication with a solicitor "now", amounts to
a denial of access to the courts - either "now", or still less
"then". In no reasonable sense can it be regarded as a proximate
cause or determining factor. Golder was not prevented from
bringing proceedings: he was only delayed, and then, in the end,
himself failed to do so. A charge of this character cannot be
substantiated on the basis of a series of contingencies. Either
the action of the authorities once and for all prevented Golder's
recourse or it did not. In my opinion it did not.
21. Just as the Court's Judgment (so it will be seen later)
completely fails to distinguish between the quite separate concept
of access to the courts and a fair hearing after access has been
had, so also does it fail to distinguish between the even more
clearly separate notions of a refusal of access to the courts and
a refusal of access to a solicitor, which may - or may not -
result in an eventual seeking of access to the courts. To say that
a thing cannot be done now, is not to say it cannot be done at
all, - especially when what is withheld "now" does not even
constitute that which (possibly) might be sought "then". The way
in which these two distinct matters are run together, almost as if
they were synonymous, in, for instance, the last part of the
fourth section of paragraph 26 of the Judgment, constitutes a
gratuitous piece of elliptical reasoning that distorts normal
concepts.
22. In consequence, even assuming that Article 6.1 (art. 6-1)
of the Convention involves an obligation to afford access to the
courts, the present case does not, in my view, fall under the head
of a denial of access contrary to that provision. It is not an
Article 6.1 (art. 6-1) case at all, but a case of interference
with correspondence contrary to Article 8 (art. 8); and the whole
argument about the effect of Article 6.1 (art. 6-1) is
misconceived; for, access not having been denied, there is no room
for the application of that Article (art. 6-1). Logically
therefore, this part of the case must, for me, and so far as its
actual ratio decidendi is concerned, end at this point: but,
because the question of whether Article 6.1 (art. 6-1) is to be
understood as comprising a right of access to the courts involves
an issue of treaty interpretation that is of fundamental
importance, not only in itself, but also as opening windows on
wider vistas of principle, philosophy and attitude, I feel it
incumbent on me to state my views about it.
B. The interpretational aspect
23. It was a former President of this Court, Sir Humphrey
Waldock who, when appearing as Counsel in a case before the
International Court of Justice at the Hague <10> pointed out the
difficulties that must arise over the interpretational process
when what basically divides the parties is not so much a
disagreement about the meaning of terms as a difference of
attitude or frame of mind. The parties will then be working to
different co-ordinates; they will be travelling along parallel
tracks that never meet - at least in Euclidean space or outside
the geometries of a Lobachevsky, a Riemann or a Bolyai; or again,
as Sir Humphrey put it, they are speaking on different
wavelengths, - with the result that they do not so much fail to
understand each other, as fail to hear each other at all. Both
parties may, within their own frames of reference, be able to
present a self-consistent and valid argument, but since these
frames of reference are different, neither argument can, as such,
override the other. There is no solution to the problem unless the
correct - or rather acceptable - frame of reference can first be
determined; but since matters of acceptability depend on approach,
feeling, attitude, or even policy, rather than correct legal or
logical argument, there is scarcely a solution along those lines
either.
--------------------------------
<10> This was either in the first (jurisdictional) phase of
the Barcelona Traction Company case (1964), or in the North Sea
Continental Shelf case; but I have lost track of the reference.
24. These are the kind of considerations which, it seems to
me, account for the almost total irreconcilability that has
characterized the arguments of the participants about the
interpretation of Article 6.1 (art. 6-1); - on the one side
chiefly the Commission, on the other the United Kingdom
Government. Their approaches have been made from opposite ends of
the spectrum. One has only to read the views and contentions of
the Commission as set forth in, for instance, its Report for
transmission to the Committee of Ministers <11>, to find these
seemingly convincing - given the premises on which they are based
and the approach that underlies them. Equally convincing however
are those advanced on behalf of the United Kingdom Government in
its written memorial <12> and oral arguments <13> before the
Court, on the basis of another approach and a quite different set
of premises. The conclusion embodied in the Judgment of the Court,
after taking into account the arguments of the United Kingdom, is
to the same effect as that of the Commission. My own conclusion
will be a different one, partly because I think a different
approach is required, but partly also because I believe that the
Court has proceeded on the footing of methods of interpretation
that I regard as contrary to sound principle, and furthermore has
given insufficient weight to certain features of the case that are
very difficult to reconcile with the conclusion it reaches.
--------------------------------
<11> Dated 1 June 1973: Convention, Article 31, paragraphs 1
and 2 (art. 31-1, art. 31-2).
<12> Document CDH (74) 6 of 26 March 1974. <**>
<13> Documents CDH/Misc (74) 63 and 64 of 12 October
1974. <**>
<**> Note by the Registry: These documents are reproduced in
volume No 16 of Series B.
1. The question of approach
25. The significance of the question of approach or attitude
in the present case lies in the fact that, as already mentioned,
and as was generally admitted, neither in the Convention as a
whole nor in Article 6.1 (art. 6-1) in particular, is any
provision expressly made for a specific general substantive right
<14> of access to the courts. It is in fact common ground that if
the principle of such a right is provided for, or even recognized
at all by any Article of the Convention, this can only result from
an inference drawn from the first sentence of Article 6.1 (art.
6-1) - which reads as follows:
"In the determination of his civil rights and obligations or
of any criminal charge against him, everyone is entitled to a fair
and public hearing within a reasonable time by an independent and
impartial tribunal established by law."
It is evident on the face of it that the direct (and the only
direct right) right conveyed by this provision is a right to (i)
"a fair and public hearing", (ii) "within a reasonable time", and
(iii) by a tribunal which is "independent", "impartial", and
"established by law". Naturally the question of these several
matters, viz. of a not unduly delayed fair and public hearing
before an impartial tribunal, etc., can only arise if some
proceedings, civil or criminal, have actually been commenced and
are currently going through their normal course of development.
But that is not the point. The point is that this says nothing
whatever in terms as to whether there shall be any proceedings.
The Article (art. 6-1) assumes the factual existence of
proceedings, in the sense (but no further) that, if there were
none, questions of fair trial, etc. would have no relevance
because they could not arise. The Article (art. 6-1) can therefore
only come into play if there are proceedings. It is framed on the
basis that there is a litigation which, as my colleague Judge
Zekia puts it, is sub judice. But that is as far as its actual
language goes. It does not say that there must be proceedings
whenever anyone wants to bring them. To put the matter in another
way, the Article simply assumes the existence of a fact, viz. that
there are proceedings, and then, on the basis of that fact,
conveys a right which is to operate in the postulated event (of
proceedings), - namely a right to a fair trial, etc. But it makes
no direct provision for the happening of the event itself - that
is to say for any right to bring the event about. In short, so far
as its actual terms go, it conveys no substantive right of access
independently of and additional to the procedural guarantees for a
fair trial, etc., which are clearly its primary object. The
question is therefore, must it be regarded as doing so by a
process of implication?
--------------------------------
<14> Although I agree with the Judgment (paragraph 33) that
provisions such as those in Article 5.4 and Article 13 (art. 5-4,
art. 13) only confer procedural rights to a remedy in case a
substantive right under the Convention is infringed, and not any
substantive rights themselves, this finding, though correct in se,
does not exhaust the point of the United Kingdom argument based on
those Articles (art. 5-4, art. 13). I shall return to this matter
later.
Digression: Article 1 (art. 1) of the Convention
26. However, before going on to consider the question of
implication as it arises in connection with Article 6.1 (art.
6-1), a parenthesis of some importance must be opened, concerning
another factor that calls for a short-circuiting of the whole
issue of Article 6.1 (art. 6-1). This concerns the effect to be
given to Article 1 (art. 1) of the Convention which runs as
follows:
"The High Contracting Parties shall secure to everyone within
their jurisdiction the rights and freedoms defined in ... this
Convention."
The operative word here, in the present context, is "defined";
and in consequence, the effect of this provision - (since it is
rights and freedoms "defined" in the Convention that the States
parties to it are to secure to everyone within their jurisdiction)
- is to exclude from that obligation anything not so defined.
Therefore, even if, in order to avoid relying on what might be
regarded as a technicality, one refrains from attempting a
"definition of defining", as compared with, say, mentioning,
indicating, or specifying <15>, the question necessarily arises
whether a right or freedom that is not even mentioned, indicated
or specified, but merely - at the most - implied, can be said to
be one that is "defined" in the Convention in any sense that can
reasonably be attributed to the term "defined"? In my opinion,
not; and on this question I am in entire agreement with the views
expressed by my colleague Judge von Verdross.
--------------------------------
<15> Clearly anything defined must ipso facto be mentioned,
indicated, specified or at least named, etc. The reverse does not
follow. A definition involves more than any of these, and a
fortiori much more than something not specified at all, but merely
inferred.
27. This conclusion does not turn on a mere technicality. In
the first place, even if one accepts the view that, as has been
said <16>, "the word "defined" in this provision is not very apt"
and that in the Convention "none of the rights or freedoms are
defined in the strict sense", they are at least mentioned,
indicated or specified - in short named. This is not so with the
right of access which, as such, finds no mention in the
Convention. Secondly, a large part of the proceedings in the case,
and of the arguments of the participants - those relating to
inherent or other limitations on the right of access, if
considered to be implied by Article 6.1 (art. 6-1) - was taken up,
precisely, with the question of how that right was to be
understood, what it amounted to, - in short how it was to be
defined, - conclusively establishing the need for a definition,
even if only by limitation or circumscription; - and definitions
must be expressed - they cannot rest on implication.
--------------------------------
<16> J.E.S. Fawcett, op. cit., in note 2 supra, p.33.
28. The necessary conclusion therefore seems to be that it is
impossible - or would be inadmissible - to regard as falling under
the obligation imposed by Article 1 (art. 1) of the Convention -
an obligation that governs its whole application - a right or
freedom which the Convention does not trouble to name, but at the
most implies, and which cannot even usefully be implied without at
the same time proceeding to a rather careful definition of it, or
of the conditions subject to which it operates, and which, by
circumscribing it, define it <17>.
--------------------------------
<17> It was common ground in the proceedings that a right of
access cannot mean that the courts must have unlimited
jurisdiction (e.g. the case of diplomatic or parliamentary
immunity); or that the right must be wholly uncontrolled (e.g. the
case of lunatics, minors, etc.). Or again that lawful imprisonment
does not have some effect on rights of access. But there was more
than enough argument about the precise nature or extent of such
curbs to make it abundantly clear that an implied right of access
without specification or definition could not be viable, in the
sense that its character and incidence would be the subject of
continual controversy. Here, my colleague Judge Zekia makes an
excellent point when he draws attention to the effect of Article
17 (art. 17) of the Convention, which prohibits the contracting
States from engaging in anything aimed at limiting any rights or
freedoms "to a greater extent than is provided for in the
Convention", - the significance being that if any right of access
were to be implied by Article 6.1 (art. 6-1), it would have to be
an absolute one, since that Article provides for no restrictions.
29. In this connexion it must also be noticed that the very
notion of a right of access to the courts is itself an ambiguous
one, unless defined. The need to define, or at least circumscribe,
is indeed expressly recognized in paragraph 38 of the Court's
judgment, and again by implication, at the end of paragraph 44.
For instance does a right of access mean simply such right as the
domestic law of the State concerned provides, or at any time may
provide for? If so, would the Convention, in providing for a right
of access, be doing anything more than would already be done if
the Convention did not exist? If on the other hand the Convention,
supposing it to provide for a right of access at all, must be
deemed to impose an obligation to afford a degree of access that
the domestic law of the contracting States, or of some of them,
might not necessarily contemplate, then what degree? - an absolute
right, or one conditioned in various ways, and if so how? More
specifically, does a right of access mean a right both to bring a
claim and also to have it determined on its substantive merits
regardless of any preliminary question affecting the character or
admissibility of the claim, the status or capacity of the parties
to it, etc.? - and if not, then, since the laws of different
countries vary considerably in these respects, would not some
definition of the degree of derogation from the absolute,
considered to be acceptable from a human rights standpoint, be
requisite in a Convention on human rights? The fact that the
European Convention contains no such (nor any) definition could
only mean that if a right of access is to be implied by virtue of
Article 6.1 (art. 6-1), the right would need to be defined
separately, ad hoc, by the Court for the purposes of each
individual case. This would be inadmissible since governments
would never know beforehand where they stood.
30. The foregoing questions may be rhetorical in their form:
they are not rhetorical in substance. They serve to show the need
for a definition of access to the courts as a right or freedom,
and hence that, the Convention containing none, this particular
right or freedom is not amongst those which its Article 1 (art. 1)
obliges the contracting States to secure to those within their
respective jurisdictions. To put the matter in another way, the
parties cannot be expected to implement what would be an important
international obligation when it is not defined sufficiently to
enable them to know exactly what it involves - indeed is not
defined at all because (in so far as it exists) it rests on an
implication that is never particularized or spelt out. The
fleeting, and scarcely comprehensible <18>, references contained
in paragraphs 28 and 38 (first section) of the Court's Judgment to
the question of a definition, as it arises by virtue of Article 1
(art. 1) of the Convention, are in no way an adequate substitute
for a considered discussion of the matter, which the Judgment
wholly fails to provide.
--------------------------------
<18> For instance, what is meant by the allusions to a
definition "in the narrower sense of the term"? Narrower than
what? - and what would be the "broader" sense? Such vagueness can
only give rise to "confusion worse confounded": Milton, Paradise
Lost, Book I, 1, 995, - (lost indeed!).
3l. In consequence, there is here a further point at which, as
in the case of what was discussed in paragraphs 19 - 22 of this
Opinion, a term could, so far as I am concerned, logically be put
to the question of the effect of Article 6.1 (art. 6-1) - for
since that provision does not define, then whatever is the right
or freedom it might imply, that right or freedom would not come
within the scope of Article 1 (art. 1) and its overall governing
obligation. This is also precisely Judge von Verdross' view. That
this conclusion may legitimately suggest the deduction that
Article 6.1 (art. 6-1) does not in fact imply any such right or
freedom, but deals only with the modalities of litigation, leads
naturally to a resumption of the discussion broken off at the end
of paragraph 25 above where, it having emerged quite clearly from
the analysis previously made, that Article 6.1 (art. 6-1), while
assuming the existence of proceedings, did not in terms give
expression to any positive right to bring them, the question was
asked whether the Article (art. 6-1) must nevertheless be regarded
as doing so by a process of implication or inference. Also raised
was the further question of what it would be proper and legitimate
to imply by means of such a process.
Resumption on the question of approach
i. The Court's approach
32. It is an understandable, reasonable and legitimate point
of view that access to the courts of law is, or should be,
regarded as an important human right. Yet it is an equally
justifiable view to say that the very importance of the right
requires (more especially in a convention based on inter-State
agreement, not sovereign legislative power) that it should be
given explicit expression, not left to be deduced as a matter of
inference. This leads up to an essential point. There is a
considerable difference between the case of "law-giver's law"
edicted in the exercise of sovereign power, and law based on
convention, itself the outcome of a process of agreement, and
limited to what has been agreed, or can properly be assumed to
have been agreed. Far greater interpretational restraint is
requisite in the latter case, in which, accordingly, the
convention should not be construed as providing for more than it
contains, or than is necessarily to be inferred from what it
contains. The whole balance tilts from (in the case of law-giver's
law) the negatively orientated principle of an interpretation that
seems reasonable and does not run counter to any definite
contra-indication, and an interpretation that needs to have a
positive foundation in the convention that alone represents what
the parties have agreed to, - a positive foundation either in the
actual terms of the convention or in inferences necessarily to be
drawn from these; - and the word "necessarily" is the decisive
one.
33. That word is significant because the attitude of the
Commission to this case and, though more guardedly, that of the
Court, seems to me to have amounted to this, - that it is
inconceivable, or at least inadmissible, that a convention on
human rights should fail in some form or other to provide for a
right of access to the courts: therefore it must be presumed to do
so if such an inference is at all possible from any of its terms.
This attitude clearly underlies what is said in the last section
of paragraph 35 of the Court's Judgment, that it would, in the
opinion of the Court "be inconceivable ... that Article 6.1 (art.
6-1) should describe in detail the procedural guarantees afforded
to parties in a pending lawsuit and should not first protect that
which alone makes it possible to benefit from such guarantees,
that is, access to a court". As a matter of logical reasoning
however, this is a complete non-sequitur. It might perhaps seem
natural that procedural guarantees of this kind should "first" be
preceded by a protection of the right of access: the fact remains
that, in terms, they are not, and that the inference that they
must be deemed so to be is at best a possible and in no way a
necessary one; - for it is a perfectly conceivable situation that
a right of access to the courts should not necessarily always be
afforded, or should be limited to certain cases, or excluded in
certain cases, but that where it is afforded there should be
safeguards as to the character of the ensuing proceedings.
34. Generally speaking, at least in this type of provision, an
inference or implication can only be regarded as a "necessary" one
if the provision cannot operate, or will not function, without it.
As has already been indicated (supra, paragraph 25), in Article
6.1 (art. 6-1) the necessary, and the only necessary inferential
element lies in the assumption (without which the provision makes
no sense but more than which it does not require in order to make
sense) that legal proceedings of some kind have been started and
are in progress. It is in no way necessary, either to the
operation of this text, or to give it significant meaning and
scope, that the further and quite gratuitous assumption should be
made that the text implies not only the existence of proceedings
but an a priori right to bring them, - which is to enter upon a
distinct order or category of concept, for doing which there is no
warrant, since the Article (art. 6-1) has ample scope without
that. To quote my colleague Judge Zekia, it "has ... its raison
{d'etre} ... without grafting the right of access onto it". May I
be permitted in the general context of the process of implication
to refer to what I wrote more than a dozen years ago in an article
on treaty interpretation having no specific connexion with any
case such as the present one <19>.
--------------------------------
<19> See a footnote entitled "The philosophy of the inference"
in the British Year Book of International Law for 1963, p. 154.
35. So compelling do these considerations seem to me to be
that I am obliged to look to other factors in order to account for
the line taken by the Court. A number of them, such as the rules
of treaty interpretation embodied in the 1966 Vienna Convention on
the Law of Treaties; the Statute of the Council of Europe - an
instrument quite separate from the European Convention on Human
Rights; the principle of the rule of law; and the "general
principles of law recognized by civilized nations" mentioned in
Article 38, paragraph 1 (c), of the Statute of the International
Court of Justice; - all these are factors external to Article 6.1
(art. 6-1) of the Human Rights Convention, and having little or no
direct bearing on the precise point of interpretation involved,
which is that discussed in paragraphs 25 and 33 - 34 of the
present Opinion. They might be useful as straws to clutch at, or
as confirmatory of a view arrive at aliter, - they are in no way
determining in themselves, even taken cumulatively <20>.
--------------------------------
<20> The importance attributed to the factor of the "rule of
law" in paragraph 34 of the Court's Judgment is much exaggerated.
That element, weighty though it is, is mentioned only incidentally
in the Preamble to the Convention. What chiefly actuated the
contracting States was not concern for the rule of law but
humanitarian considerations.
36. The really determining element in the conclusion arrived
at by the Court seems to have been fear of the supposed
consequences that might result from any failure to read a right of
access into Article 6.1 (art. 6-1). This can clearly be seen from
the following passages, the first of which completes that already
quoted in paragraph 33 above by stating that the "fair, public and
expeditious characteristics of judicial proceedings are of no
value at all if there are no judicial proceedings". Still more
significant is the second passage (Judgment, paragraph 35,
penultimate section), the first sentence of which reads as
follows:
"Were Article 6.1 (art. 6-1) to be understood as concerning
exclusively the conduct of an action which had already been
initiated before a court, a contracting State could, without
acting in breach of that text, do away with its courts, or take
away their jurisdiction to determine certain classes of civil
actions and entrust it to organs dependent on the Government."
37. These motivations, as embodying what is clearly the real
ratio decidendi of this part of the Judgment, seem to me to call
for comment under three heads, - those of probability, the logic
of the argument, and the nature of the operation they denote.
(a) The consequences foreshadowed are completely unrealistic
or at the best highly exaggerated.
(b) The argument embodies a well known logical fallacy, in so
far as it proceeds on the basis that without a right of access the
safeguards for a trial provided for by Article 6.1 (art. 6-1)
would be rendered nugatory and objectless, - so that the one must
necessarily entail the other. This is merely to perpetuate the
type of fallacy arising out of what is known to philosophers as
the "King of France" paradox, - the paradox of a sentence which,
linguistically, makes sense, but actually is absurd, namely the
assertion "the King of France is bald". The paradox vanishes
however when it is seen that the assertion in no way logically
implies that there is a King of France, but merely that, rightly
or wrongly, if there is one, he is bald. But that there is one
must be independently established; and, as is well known, there is
in fact no King of France. Similarly, one could provide all the
safeguards in the world for the well being of the King of France,
did he exist, yet the fact that these would all be rendered
nugatory and objectless did he not do so, would in no way
establish, or be compelling ground for saying that he did, or must
be assumed to. In the same way, the safeguards for a fair trial
provided by Article 6.1 (art. 6-1) will operate if there is a
trial, and if not, not. They in no way entail that there must be
one, or that a right of access must be postulated in order to
bring one about. The Judgment also abounds in the type of logical
fallacy that derives B from A because A does not in terms exclude
B. But non-exclusion is not ipso facto inclusion. The latter still
remains to be demonstrated.
(c) Finally, it must be said that the above quoted passages
from the Judgment of the Court are typical of the cry of the
judicial legislator all down the ages - a cry which, whatever
justification it may have on the internal or national plane <21>,
has little or none in the domain of the inter-State treaty or
convention based on agreement and governed by that essential fact
<22>. It may, or it may not be true that a failure to see the
Human Rights Convention as comprising a right of access to the
courts would have untoward consequences - just as one can imagine
such consequences possibly resulting from various other defects or
lacunae in this Convention. But this is not the point. The point
is that it is for the States upon whose consent the Convention
rests, and from which consent alone it derives its obligatory
force, to close the gap or put the defect right by an amendment, -
not for a judicial tribunal to substitute itself for the
convention-makers, to do their work for them. Once wide
interpretations of the kind now in question are adopted by a
court, without the clearest justification for them based solidly
on the language of the text or on necessary inferences drawn from
it, and not, as here, on a questionable interpretation of an
enigmatic provision, considerations of consistency will,
thereafter, make it difficult to refuse extensive interpretations
in other contexts where good sense might dictate differently:
freedom of action will have been impaired.
--------------------------------
<21> It is one thing for a national constitution to allow part
of its legislative processes to be effected by means of judge-made
"case law": quite another for this method to be imposed ab extra
on States parties to an international convention supposed to be
based on agreement. It so happens however, that even in England, a
country in which "case law", and hence - though to a diminishing
extent - a certain element of judicial legislation has always been
part of the legal system, a recent case led to severe criticism of
this element, and another decision given by the highest appellate
tribunal went far to endorse this criticism in the course of which
it had been pointed out that the role of the judge is jus dicere
not jus dare, and that the correct course for the judge faced with
defective law was to draw the attention of the legislature to that
fact, and not deal with it by judicial action. It was also pointed
out that no good answer lay in saying that a big step in the right
direction had been taken, - for when judges took big steps that
meant that they were making new law. Such remarks as these are
peculiarly applicable to the present case in my opinion.
<22> That is to say unless it can be shown that the treaty or
convention itself concedes some legislative role to the tribunal
called upon to apply it, or that the parties to it intended to
delegate in some degree the function (otherwise exclusively to
them pertaining) of changing or enhancing its effects, - or again
that they must be held to have agreed a priori to an extensive
interpretation of its terms, possibly exceeding the original
intention. In the present context none of these elements, but the
reverse rather, are present, as I shall show later.
ii. A different approach
38. In my view, the correct approach to the interpretation of
Article 6.1 (art. 6-1) is to bear in mind not only that it is a
provision embodied in an instrument depending for its force upon
the agreement - and indeed the continuing support - of
governments, but also that it is an instrument of a very special
kind <23>, emulated in the field of human rights only by the
Inter-American Convention on Human Rights signed at {San Jose}
nearly twenty years later. This was in considerable measure
founded on the European one, particularly as regards its
"enforcement" machinery. But it has not been brought into force.
Such machinery is not to be found in the United Nations Covenants
on Human rights, which in any case also do not seem to be in
force. Speaking generally, the various conventions and covenants
on human rights, but more particularly the European Convention,
have broken entirely new ground internationally, making heavy
inroads on some of the most cherished preserves of governments in
the sphere of their domestic jurisdiction or domaine {reserve}.
Most especially, and most strikingly, is this the case as regards
what is often known as the "right of individual petition", whereby
private persons or entities are enabled to (in effect) sue their
own governments before an international commission or tribunal, -
something that, even as recently as thirty years ago, would have
been regarded as internationally inconceivable. For these reasons
governments have been hesitant to become parties to instruments
most of which, apart from the European Convention, have apparently
not so far attracted a sufficient number of ratifications to bring
them into force. Other governments, that have ratified the
European Convention, have hesitated long before accepting the
compulsory jurisdiction of the Court of Human Rights set up under
it. Similar delays have occurred in subscribing to the right of
individual petition which, like the jurisdiction of the Court, has
to be separately accepted. This right moreover, may require not
only an initial, but a continuing acceptance, since it may be, and
in several instances has been given only for a fixed, though
renewable, period. It is indeed solely by reason of an acceptance
of this kind that it has been possible for the present (Golder)
case to be brought before the European Commission and Court of
Human Rights at all.
--------------------------------
<23> The European Convention, signed in 1950 and in force
since 1953, is unique as being the only one that both is operative
and provides for the judicial determination of disputes arising
under it. In any event it is the oldest, having been preceded (by
two years) only by the U.N. Universal Declaration of Human Rights
which was not, and is not, a binding instrument. There are only
three others of the same general order as the European Convention,
and only one that is comparable in respect of "enforcement
machinery" - the American Convention of {San Jose} - which was
signed only in 1969 and is not in force.
39. These various factors could justify even a somewhat
restrictive interpretation of the Convention but, without going as
far as that, they must be said, unquestionably, not only to
justify, but positively to demand, a cautious and conservative
interpretation, particularly as regards any provisions the meaning
of which may be uncertain, and where extensive constructions might
have the effect of imposing upon the contracting States
obligations they had not really meant to assume, or would not have
understood themselves to be assuming. (In this connexion the
passage quoted in the footnote below <24> from the oral argument
of Counsel for the United Kingdom before the Commission should be
carefully noted.) Any serious doubt must therefore be resolved in
favour of, rather than against, the government concerned, - and if
it were true, as the Judgment of the Court seeks to suggest, that
there is no serious doubt in the present case, then one must
wonder what it is the participants have been arguing about over
approximately the last five years!
--------------------------------
<24> "As regards the question of access to the courts, this is
not a case of a Government trying to repudiate obligations freely
undertaken. That much is quite clear. If one thing has emerged
from all the discussion in the case of Mr. Knechtl and the
pleadings so far in the case of Mr. Golder, it is that the
Government of the United Kingdom had no idea when it was accepting
Article 6 (art. 6) of the Convention that it was accepting an
obligation to accord a right of access to the courts without
qualification. Whether we are right on the interpretation or
whether we are wrong, I submit that that much is absolutely clear.
I am not going to review in detail all the evidence or the views
of the United Kingdom in this respect which have been placed
before the Commission. But I submit that it is perfectly clear
from all the constitutional material that has been submitted, from
its part in the drafting of the European Establishment Convention,
that the United Kingdom had no intention of assuming, and did not
know that it was expected to assume, any such obligation." - (CDH
(73) 33, at p. 36: Document no. 5 communicated by the Commission
to the Court) <**>
<**> Note by the Registry: Verbatim record of the oral hearing
on the merits held in Strasbourg before the Commission on 16 - 17
December 1971.
iii. Intentions and drafting method
40. It is hardly possible to establish what really were the
intentions of the contracting States under this head; but that of
course is all the more reason for not subjecting them to
obligations which do not result clearly from the Convention, or at
least in a manner free from reasonable doubt. The obligation now
under discussion does not have that character. Moreover, speaking
from a very long former experience as a practitioner in the field
of treaty drafting, it is to me quite inconceivable that
governments intending to assume an international <25> obligation
to afford access to their courts, should have set about doing so
in this roundabout way, - that is to say should, without stating
the right explicitly, have left it to be deduced by a side-wind
from a provision (Article 6.1) (art. 6-1) the immediate and
primary purpose of which (whatever its other possible implications
might be) - no one who gives an objective reading can doubt - was
something basically distinct as a matter of category, namely to
secure that legal proceedings were fairly and expeditiously
conducted. No competent draftsman would ever have handled such a
matter in this way.
--------------------------------
<25> A right of access under domestic law such as, at least in
a general way, the legal systems of most countries doubtless do in
fact provide, is one thing. It is quite another matter to assume
an international treaty obligation to do so - especially without
the smallest attempt to define or condition it (see supra,
paragraphs 27 - 30).
41. I do not therefore propose to go into the drafting history
of Article 6.1 (art. 6-1), which would be both tedious and
unrewarding because, like so many drafting histories, the
essential points are often obscure and inconclusive. But it is
worth looking at the provisions comparable or parallel to Article
6.1 (art. 6-1) that figure in other major human rights
instruments. In the only previous one of a similar order, the
Universal Declaration (see footnote 23 supra) there was a
provision (its Article 8) which read:
"Everyone has the right to an effective remedy by the
competent national tribunals for acts violating the fundamental
rights granted him by the constitution or by law."
This, it will be seen, gave no general right of access, and
was really a procedural article of the same basic type as Article
5, paragraph 4, and Article 13 (art. 5-4, art. 13), of the
European Convention, to which I shall come later (see footnote 14
supra), - and which the Court's Judgment itself holds not to
comprise the sort of right of access it professes to find in
Article 6.1 (art. 6-1). Article 8 of the Universal Declaration was
followed almost immediately by another provision (Article 10) <26>
which simply says:
--------------------------------
<26> The intervening provision (Article 9) is irrelevant here,
forbiding arbitrary arrest, detention or exile.
"Everyone is entitled in full equality to a fair and public
hearing by an independent and impartial tribunal in the
determination of his rights and obligations and of any criminal
charge against him" - (my italics).
I have italicized the last phrase of this Article in the
Universal Declaration because it makes it quite clear that,
subject to the change of order, which has no effect on the
meaning, this was the source from which the first sentence of
Article 6.1 (art. 6-1) of the European Convention was derived (see
text set out in paragraph 25 supra). It no more expresses in terms
any substantive right of access to the courts independently of,
and over and above the purely procedural guarantee of a fair
trial, etc., which is all its actual terms specify, than does the
parallel passage in Article 6.1 (art. 6-1) of the European
Convention.
42. These provisions (Articles 8 and 10) of the Universal
Declaration deserve to be specially noted because, in the Preamble
to the European Convention, what is recited is that the Parties
were resolved collectively to enforce "certain of the Rights
stated in the Universal Declaration". They were not therefore
purporting to provide for any rights not so stated - i.e. stated
in that Declaration.
43. The next comparable instrument, the International Covenant
on Civil and Political Rights, adopted in the United Nations in
1966, but not yet in force, has an Article 14 clearly founded on
Article 10 of the Universal Declaration, and therefore on Article
6.1 (art. 6-1) of the European Convention; but there is no need to
quote its terms because, apart from an initial phrase about the
equality of all before the courts, and a few minor and
insubstantial changes of wording and order, plus the omission of
the reference to a hearing "within a reasonable time", it is
exactly to the same effect as Article 6.1 (art. 6-1). Finally, the
Inter-American Convention of {San Jose} (1969 - also not in force)
has a provision (Article 8, paragraph 1) which at first sight
seems to get nearer to conveying an express right of access, but
in fact does not do so. To begin with, it comes under the headed
rubric "Right to a Fair Trial" (garanties judiciaires), which
labels it as falling into the procedural guarantee category.
Secondly, its language clearly shows it to be of the same family
and origin as the other comparable clauses in earlier instruments.
It reads:
"Every person has the right to a hearing, with due guarantees
and within a reasonable time, by a competent, independent, and
impartial tribunal, previously established by law, in the
substantiation of any accusation of a criminal nature made against
him or for the determination of his rights and obligations of a
civil, labor, fiscal, or any other nature."
If, in this provision, a full stop occurred after the word
"hearing" in the opening line, and it then resumed separately with
the rest of the text, it could be said that a general right of
access was expressly formulated. It is quite clear however
(omitting as irrelevant for present purposes the parenthetical
phrase "with due guarantees and within a reasonable time") that
the word "hearing" links up directly with (and is qualified by)
the requirement of a hearing by a "competent ... tribunal". The
emphasis, as in Article 6.1 (art. 6-1) of the European Convention,
is on the character of the hearing rather than on an a priori and
independent right to have a hearing.
44. But the significant fact is that all the provisions above
reviewed seem to have had their origin in a proposal of a much
stronger and more explicit character. The point is succinctly made
in the following passage from the statement made by counsel for
the United Kingdom before the Commission when, speaking in
particular of Article 8 of the Universal Declaration, he said
<27>:
"The text of Art. 8 was based upon an amendment introduced by
the Mexican representative in the Third Committee of the General
Assembly on 23 October 1948. The representative stated that his
amendment only repeated the text of the Bogota Declaration which
had recently been adopted unanimously by 21 Latin American
Deputations. The relevant provision of the Bogota Declaration was
Art. XVIII. This says: "Every person may resort to the courts to
ensure respect for his legal rights. There should likewise be
available to him a simple brief procedure whereby the courts will
protect him from acts of authority that, to his prejudice, violate
any fundamental constitutional rights".
The source of Art. 8 of the Universal Declaration in Art.
XVIII of the Bogota Declaration is very interesting because Art.
XVIII of the Bogota Declaration is in the first sentence talking
about the right of every person to resort to the courts to ensure
respect for his legal rights, and in Art. 8 of the Universal
Declaration this has been inverted and narrowed to read: "Everyone
has a right to an effective remedy by the competent national
tribunals".
Counsel then subsequently <28> drew the following conclusion,
which is also mine, namely that "if one looks at this history as a
whole, what it amounts to is this: that what started in the
Declaration of Bogota as a broad right of access has been narrowed
down to a right of access related to the rights secured by the
Convention".
--------------------------------
<27> Loc. cit. in note 24 supra, at p. 47.
<28> Ibid. at p. 50.
45. Thus, over a period of some twenty years, there seems to
have been what it would not be unfair to call a deliberate policy
on the part of governments of avoiding coming to grips with the
question of access, purely as such. This view is strengthened by
the existence of evidence (see Document CDH (73) 33, at p. 45)
<29> that Article 6.1 (art. 6-1) of the European Convention did at
one stage of its drafting contain terms that might have been
regarded as making provision for a right of access as such, but
these subsequently disappeared, - the clearest possible indication
of an intention not to proceed on those lines, especially as the
concept equally never figured in terms in any of the human rights
instruments drawn up subsequent to the European Convention (vide
supra). In the technique of treaty interpretation there can never
be a better demonstration of an intention not to provide for
something than first including, and then dropping it.
--------------------------------
<29> See note by the Registry on Page 53.
46. The conclusion I draw from the nature of the successive
texts, combined with the considerations to which I have drawn
attention in paragraph 38 above, is that the contracting States
were content to rely de facto on the situation whereby, in
practice, in all European countries a very wide measure of access
to the courts was afforded; but without any definite intention on
their part to convert this into, or commit themselves to the
extent of, a binding international obligation on the matter (and
see footnote 25 supra), - and more especially an obligation of the
character which the Court, in the present case, has found to
exist, - an obligation which, as the present case equally shows,
is of a far more rigorous and far-reaching kind than the United
Kingdom Government (obviously - see footnote 24 above) and a
number of other governments parties to the Convention (most
probably) had never anticipated as being mandatory <30>. This type
of obligation cannot, for reasons already stated, be
internationally acceptable unless it is defined and
particularized, and its incidence and modalities specified. The
Convention does not do this; and the Court, with good reason, does
not compound the misconceptions of the Judgment by attempting a
task that lies primarily within the competence of governments. As
the Judgment itself in terms recognizes (paragraph 39, second
section) - "It is not the function of the Court to elaborate a
general theory of the limitations admissible in the case of
convicted prisoners, nor even to rule in abstracto on the
compatibility of ... the [United Kingdom] Prison Rules ... with
the Convention". But if it is not the function of the Court to
elaborate restrictions on the right, then a fortiori can it not be
its function to postulate the right itself which is one that
cannot operate in practice without the very restrictions the Court
declines to elaborate.
--------------------------------
<30> The United Kingdom argument based on the purely national
treatment in the matter of access to the courts afforded by
ordinary commercial treaties and by such multilateral conventions
as the modern European Convention on Establishment, points to the
probability that, squarely faced with having to do something about
the question of access, governments would not have been willing to
go beyond providing for national treatment in the matter; and of
course Golder, a United Kingdom national, did receive treatment
which was correct under the local national law and regulations.
2. Particular texts and terms
47. On the basis of the foregoing approach, the various
relevant provisions of the Convention give rise to no difficulties
of interpretation or necessity for vindicatory explanations, as
they certainly do on the basis of the Court's approach. I will
list and comment on these provisions, broadly in the order in
which they occur: -
(a) The Preamble - This (as has already been mentioned in
paragraph 42) recites specifically that the signatory Governments
are resolved "to take the first steps" for the collective
enforcement of "certain of the Rights" stated in the Universal
Declaration of Human Rights which, as has been seen (paragraph 41
supra) makes no provision for any independent right of access as
such, so that such a right does not even enter into the category
of those that the European Convention might cover. But even if it
figured in that category as a right possibly to be covered - as,
so to speak, a "qualifying right" - it would be a compelling
implication of the language used in the Preamble, that it would
not necessarily be included. Only "certain" of the qualifying
rights were to figure, and a general right of access was not, on
the basis of the Universal Declaration, even a qualifying right.
In addition, the Parties were only proposing to take "the first
steps", and to cover only "certain" of the rights. Thus, so far
from it being "inconceivable" that provision for a right of access
should not be found in the European Convention, that result
becomes a fully conceivable one that need cause no surprises nor
seizures.
(b) Article 1 (art. 1) of the Convention (see paragraphs 26 -
31 supra) has the effect of requiring that before it becomes
incumbent on the contracting States to "secure to everyone within
their jurisdiction" the rights and freedoms figuring in that part
of the Convention that comprises Article 6.1 (art. 6-1), such
rights and freedoms shall be "defined". No right of access however
is there even mentioned, let alone "defined". Definitions must
necessarily be express. No undefined right of access can therefore
result by simple inference or implication from Article 6.1 (art.
6-1). The effect of Article 17 (art. 17) of the Convention (see
footnote 17 supra) confirms and fortifies this view.
(c) Article 5, paragraph 4, and Article 13 (art. 5-4, art. 13)
(i) The Court's Judgment is correct in taking the view of
these provisions described in footnote 14 above; but it is a
view that, though correct, is incomplete, and misses an
important part of what the United Kingdom was seeking to
contend.
(ii) What these two Articles (art. 5-4, art. 13) provide
is that the contracting States must furnish a remedy in their
courts for contraventions of substantive rights or freedoms
embodied in the Convention (this description is somewhat of a
paraphrase of Article 5, paragraph 4 (art. 5-4), but basically
true, and literally true of Article 13 (art. 13)). I agree
with the Court that these provisions do not themselves embody
any substantive rights or freedoms, or any general right of
access, and therefore would not render any provision that did
have that effect superfluous, as the United Kingdom Government
contended. However, that Government also put forward what
might be called the complement of this proposition, namely,
that if a general right of access must, as the Court held, be
deemed to be implied by Article 6.1 (art. 6-1) then Article 5,
paragraph 4, and Article 13 (art. 5-4, art. 13), would in
their turn be rendered superfluous because the right of access
under Article 6.1 (art. 6-1) would provide all that was
needed. Hence the existence of these other two provisions
tended to show that no right of access was comprised by
Article 6.1 (art. 6-1). This argument is logically correct,
but is not completely watertight since Articles 5.4 and 13
(art. 5-4, art. 13) speak of affording a remedy; and mere
access does not necessarily entail a remedy: there can be
access but no remedy available upon access. Nevertheless, if
one were prepared to take a leaf out of the Court's book and
employ the kind, or order, of argument the Court employs, one
might say that since access without a remedy is of no avail, a
right of access implies a right to a remedy - which is
patently absurd. This would however precisely parallel the
Court's conclusion that because right to a fair trial is of no
avail without a trial, therefore a right to bring proceedings
resulting in a trial must be implied. It would be difficult to
make the non-sequitur clearer.
(d) The provisions of Article 6, paragraph 1 (art. 6-1) - The
vital first sentence of this paragraph has already been quoted in
paragraph 25 of the present Opinion, and the remaining sentence
will be found set out in paragraph 24 of the Court's Judgment. It
need not be quoted here because all it does, with obvious
reference to the requirement of a "public hearing" stated in the
first sentence, is to specify that judgment also must be
"pronounced publicly", but that the press and the public may be
excluded from all or part of the trial in certain circumstances
which are then particularized in some detail. This sentence is
therefore irrelevant for present purposes except that it is
entirely of the same order as the first, and is linked to it,
ejusdem generis, as an essentially procedural provision concerned
solely with the incidents and modalities of trial in court. On the
first sentence, and generally, the following comments are
supplementary to those already made in paragraphs 25 and 33 - 34
supra (and see also paragraph 40 in fine):
(i) The "ejusdem generis" rule - The previous paragraphs
of this Opinion just referred to, were directed to showing
that Article 6.1 (art. 6-1) is a self-contained provision,
complete in itself and needing no importations, supplements or
elucidations in order to make its effect clear; and belonging
to a particular order or category of clause, procedural in
character and concerned exclusively with the modalities of
trial in court. Its whole tenour is to that effect, and that
effect only, as was eloquently pointed out in argument (CDH
(73) 33 at p. 51) <31>. The ejusdem generis rule therefore
requires that, if any implictions are to be drawn from the
text for the purpose of importing into it, or supplementing it
by, something that is not actually expressed there (and it is
common ground that the right of access does not find
expression in this text), these implications should be, or
should relate to, something of the same order, or be in the
same category of concept, as figures in the text itself. This
would not be the case here. Any right of access as such, while
it has a procedural aspect, is basically a substantive right
of a fundamental character. Even in its procedural aspects it
is quite distinct from matters relating to the modalities of
trial. As has already been pointed out, the concept of the
incidents of a trial has only one necessary implication, viz.
that a trial is taking place - that proceedings are in
progress. It implies nothing in itself about the right to
initiate them, which belongs to a different order of concept.
Consequently it is not a legitimate process, and it
contravenes accepted canons of interpretation, to imply the
one from the other.
--------------------------------
<31> See note by the Registry on page 53.
(ii) The rule "expressio unius est exclusio alterius" -
This rule also is infringed by the conclusion arrived at in
the Court's Judgment. This occurs more than once, but is best
illustrated by the manner in which Article 6.1 (art. 6-1) is
dealt with at the beginning of paragraph 28 of the Judgment,
where it is said that although the Article "does not state a
right of access ... in express terms", it "enunciates rights
which are distinct but stem from the same basic idea and
which, taken together, make up a single right not specifically
defined in the narrower sense of the term" - (actually, not
defined at all <32>). What is conveniently overlooked here is
that the only rights in fact "enunciated" in Article 6.1 (art.
6-1) (and ex hypothesi "enunciation" means expressed in terms)
are not "distinct" rights, but rights all of the same order or
category, viz. rights relating to the timing, conduct and
course of a trial. There is nothing in this with which to
constitute the pretended "single right" that is said to
include a right of access in addition to the actually
specified procedural rights. The latter, on the other hand,
are explicitly stated in such a way as to call for the
application of the expressio unius rule, - and since, for the
reasons already given (paragraphs 25 and 34 supra), there is
nothing in the Article that necessitates a right of access
apart from the fact of access already had, this rule should be
applied. At the risk of repetition, let the true position be
stated once more, namely that the provisions of Article 6.1
(art. 6-1) will operate perfectly well as they are, whenever
proceedings are in fact brought, without postulating any
inherent right to bring them. The Article will operate
automatically when, and if, there are proceedings. If for
whatever reason - absence of right or other - they are not
brought, then cadit quaestio: the occasion that would have
brought the Article into play has simply not arisen. In
consequence, there is no justification in this case for the
failure to apply the expressio unius rule.
--------------------------------
<32> This is one of the places where the Court recognizes the
undefined character of the right - see supra paragraphs 26 - 31,
especially 29 and 30 and appurtenant footnotes.
(iii) Equal treatment of civil and criminal proceedings -
there is a further compelling, and perhaps more concrete,
reason why no right of access, as opposed to a right to a fair
trial, etc., can be implied in Article 6.1 (art. 6-1). This
Article (art. 6-1) manifestly places civil and criminal
proceedings on the same footing, - it deals with the matter of
a fair trial in both contexts. Yet the question of a right of
access as such must arise chiefly in connexion with civil
proceedings where it is the plaintiff or claimant who
initiates the action. Apart from the very limited and special
class of case in which the private citizen can originate
proceedings of a penal character, it is the authorities who
start criminal proceedings; and in that context it would be
manifestly absurd to speak of a right of access. It is no real
answer to this to say that the right inheres only when it is
needed and it is needed in the one case but not the other (or
in any event the authorities can look after themselves). This
is not the point. The point is that the Article (art. 6-1) is
as much concerned with the criminal as with the civil field -
indeed its importance probably lies chiefly in the former
field, - yet this, the criminal field, is one in relation to
which it is totally inapt in the vast majority of cases to
speak of a right of access for the authorities who will be
initiating the proceedings. This is a strong pointer to, or
confirmation of, the conclusion that the Article (art. 6-1) is
concerned solely with the proceedings themselves, not the
right to bring them.
(iv) A public hearing "within a reasonable time" - There
are other pointers in the same direction, which also involve
the principle of maintaining a due congruity between the civil
and criminal aspects of Article 6.1 (art. 6-1). One such
pointer is afforded by the United Kingdom argument (only
referred to in the Judgment (paragraph 32) in a manner that
fails to bring out its relevance - indeed seems wholly to
misunderstand it <32>) concerning the implications of the
requirement in the Article (art. 6-1) that trial shall take
place within a reasonable time. "Within a reasonable time" of
what? The Article does not say. In the case of criminal
proceedings there can be no room for doubt that the starting
point must be the time of arrest or of formal charge. It is
only common sense to suppose that it could not lie in an
indeterminate preceding period when the authorities were
perhaps considering whether they would make a charge, and were
taking legal advice about that - or were trying to find the
accused in order to arrest him. In my view exactly the same
principle must apply mutatis mutandis to civil proceedings,
not only because otherwise a serious degree of incommensurate
treatment would be introduced between the two types of
proceedings, but for practical reasons also. In civil
proceedings, the period of reasonable time must begin to run
from the moment the complaint is formalized by the issue of a
writ, summons or other official instrument under, or in
accordance with, which the defendant is notified of the
action. This again is only common sense. Any period previous
to that, while the plaintiff is considering whether to act, is
taking legal advice, or is gathering evidence, is irrelevant
or too indeterminate to serve, since no fixed moment could be
found within it to act as a starting point for the lapse of a
"reasonable time". If this were not so, the starting point
could be "related back" for months or even, in some cases,
years, thus making nonsense of the whole requirement of trial
"within a reasonable time", the sole real object of which is
to prevent undue delay in bringing causes to trial. But the
effect of the Court's view is that since Article 6.1 (art.
6-1) itself does not specify any starting point, the Court
would have to determine this ad hoc for, and in, each
particular case. In consequence, governments could never know
in advance within what precise period causes must be brought
to trial in order to satisfy the requirements of the Article
(art. 6-1), - a wholly unacceptable situation.
--------------------------------
<32> It is of course the trial that has to take place within a
reasonable time after access has been had, not the access that has
to be afforded within a reasonable time.
(v) The significance of all this is of course that
anything relating to a right of access must concern the period
prior to the formal initiation of proceedings, for once these
have been started, access to the courts has been had, and
therefore cadit quaestio. In consequence, any occurences
relating to the right of access as such - in particular any
alleged interference with or denial of it - must relate
exclusively to the period before access is actually had by the
initiation of proceedings, - i.e. before the period of a fair
and public hearing within a reasonable time to which alone
Article 6.1 (art. 6-1) refers; - and this again points
directly to the conclusion that the Article does not purport
to deal with access at all, since that matter relates to an
antecedent period or stage.
(vi) The term "public hearing" also gives rise to
difficulties if Article 6.1 (art. 6-1) is to be understood as
providing for a right of access. Confining myself here to the
case of civil proceedings, the term "public" suggests a
hearing on the merits in open court such as will ordinarily
occur if the proceedings run their normal course. But as has
been seen (supra, paragraph 15), they may not do so, they may
be stopped on various grounds at an earlier stage. The point
is that if they are, this will very often not be at any public
hearing, but before a minor judicial officer or a judge
sitting in private (anglice "in chambers"), at which, usually,
only the parties and their legal advisers will be present. If
therefore a right of access were held to be implied by Article
6.1 (art. 6-1), this might, on the language of the Article
have to be held to involve a sort of indefeasible right to a
public hearing in all circumstances, anything less not being
"access". This view is strongly confirmed by the tenour of the
second sentence of Article 6.1 (art. 6-1) - see sub-paragraph
(d) above. Here therefore is one of the connexions in which
the correct meaning and scope of a right of access has not
been thought out (see paragraphs 28 and 29 supra), - failing
which the concept lacks both clarity and certainty. It is also
the connexion in which Article 17 (art. 17) of the Convention
is relevant - see footnote 17 supra, and sub-paragraph (b) of
the present paragraph (47).
48. Conclusion on the question of right of access - I omit
other points in order not further to overload this Opinion. But I
have to conclude that - like it or not, so to speak - a right of
access is not to be implied as being comprehended by Article 6.1
(art. 6-1) of the Convention, except by a process of
interpretation that I do not regard as sound or as being in the
best interests of international treaty law. If the right does not
find a place in Article 6.1 (art. 6-1), it clearly does not find a
place anywhere in the Convention. This is no doubt a serious
deficiency that ought to be put right. But it is a task for the
contracting States to accomplish, and for the Court to refer to
them, not seek to carry out itself.
|
